– Привет, Грант, – сказал он. Человек шагнул вперед:
– Где моя дочь?
Дог заворчал и оскалил зубы. Луиза окликнула его:
– Франц!
Пес посмотрел на нее и слабо замахал хвостом.
– Эвелин здесь нет, – сказал Брэзил.
– Где она? – свирепо зыркнул на него Грант.
– Не знаю, – спокойно ответил Брэзил.
– Это ложь! – Грант обвел горящими глазами комнату. Костяшки пальцев, сжимавших палку, побелели. – Эвелин!
Луиза Фишер, улыбаясь, словно ярость бородача ее забавляла, заметила:
– Вы ошибаетесь, мистер Грант. Здесь нет никого, кроме нас.
Незваный гость презрительно стрельнул в нее бешеным глазом:
– Ах-ах! Проститутка подтверждает слова преступника!
Он зашагал к спальне и скрылся в ней.
– Видали? – улыбнулся Брэзил. – Он чокнутый. Он всегда так разговаривает – как герой плохого детектива.
Луиза улыбнулась ему в ответ:
– Главное – спокойствие.
– Я спокоен, – сухо отозвался он.
Грант, выйдя из спальни, протопал к задней двери, отворил ее и пропал из виду.
Брэзил осушил очередной бокал и поставил его на пол возле кресла.
– Погодите, когда он вернется, будет еще один фейерверк.
Бородач вернулся в комнату, молча прошел к передней двери, распахнул ее и, держась за щеколду рукой, яростно стукнул палкой об пол:
– В последний раз тебя предупреждаю: оставь мою дочку в покое! Больше я предупреждать не буду!
Он вышел вон, хлопнув дверью.
Брэзил с тяжелым вздохом покачал головой:
– Чокнутый. Абсолютно чокнутый.
– Он назвал меня проституткой, – сказала Луиза. – Что, все местные!..
Брэзил не слушал ее. Он вскочил с кресла и надел шляпу и плащ.
– Смотаюсь-ка я туда и погляжу, как у нее дела. Если она доберется до дома раньше его, все будет о'кей. Нора – это ее мачеха – о ней позаботится. Но если Эвелин не успеет... Я быстро! – И он скрылся через заднюю дверь.
Луиза Фишер сбросила лодочку с левой ноги и встала, пробуя перенести вес на больную ногу. Три осторожных шага убедили ее, что нога занемела, но к ходьбе вполне пригодна. Тут Луиза заметила, что руки у нее до сих пор в грязи, и отыскала рядом со спальней ванную комнату. Она довольно напевала себе под нос, пока умывалась, причесывалась и чистила платье, – но, не сумев найти ни пудры, ни губной помады, с досадой умолкла. Изучая свое отражение в большом зеркале, она услышала, как открывается с улицы дверь.
Лицо у нее просветлело.
– Я здесь! – крикнула она и вышла из спальни. На пороге стояли Робсон с Конроем.
– Вижу, что ты здесь, моя дорогая, – сказал Робсон, улыбаясь при виде ее изумления. Он был бледнее, чем раньше, и глаза у него остекленели, но в целом он не изменился. Зато Конроя, похоже, совсем развезло. Лицо раскраснелось, на губах застыла пьяная ухмылка.
