Рассуждал он примерно так:
— Человечество за какую-то сотню поколений прошло путь от каменного топора до теории относительности. Микроб размножается несравнимо быстрее, и, следовательно, добиться его изменения можно в кратчайший срок.
Я пробовал ему возражать:
— За сотню поколений человек все же так и остался человеком.
— Микроб у меня тоже остается микробом, — отвечал Тим.— Я только изменю его характер.
На тему, что под этим подразумевать, он мог говорить, вероятно, долго. Но меня ждала моя работа, я не стал его слушать.
И зря.
Тим засел в лаборатории... Он не отходил от микроскопа ни днем, ни ночью. Черт его знает, когда он спал. Когда я ложился, его еще не было в постели, когда вставал, он уже был в лаборатории. Что-то у него не получалось, вероятно,— когда я спрашивал, он весьма откровенно грубил. Я не обижался. Не обижаются же на слепого, который невзначай толкнет вас на улице.
Хлопот по хозяйству у меня прибавилось. Обедали мы в столовой, но завтракали и ужинали дома. Готовил я все сам. Я и раньше не доверял хозяйство Маркину, небрежен и неряшлив он был до глупости, и легко мог насыпать в кашу чего-либо более вредного, нежели поваренная соль. А таких веществ на полках вокруг него было более чем достаточно. Мне еще приходилось следить, как бы он в своей лаборатории не хлебнул вместо чая карболовой кислоты.
Грэм Грин верно сказал: «...глупость молчаливо требует от нас покровительства, а между тем куда важнее защитить себя от глупости, — ведь она словно немой прокаженный, потерявший колокольчик, бродит по свету, не ведая, что творит...»
Как-то вечером, когда Тим тихо, как мышь, сидел в своей лаборатории, а я плакал на кухне, чистя луковицу для винегрета — витамины, как известно, необходимы при усиленной работе,— к нам в ограду вошел мальчуган.
Я протер глаза и увидел в его руках корзину, накрытую платком.
«Может, ягоды?» — обрадовался я и, бросив свирепую луковицу в кастрюлю, выскочил на крыльцо.
— Что у тебя?
— Лягушки,— ответил мальчуган.
Я не сразу понял. Мальчуган приподнял платок. На дне корзины сидели с десяток разноцветных желтых и коричневых лягушек. Они все, как по команде, уставились на меня.
— Слушай, парень,— сказал я.— У нас нет ни ужей, ни уток. Мы лягушек не едим. Тащи их обратно в болото.
Мне дядя заказал,— заявил охотник за лягушками.— Я и принес.
— Какой дядя?
Вероятно, Тим услыхал разговор и открыл окошко своей бактериологической кельи.
— Это я просил, — сказал он хмуро. —Ну-ка, покажи! — Он заглянул в корзинку и буркнул мне: — Отдай ему рублевку.
