Светорада едва слышно всхлипнула, повернулась к мужу и обняла.
– Когда о родне расспрашивали… я так испугалась…
– Да ну? А я думал, моя Светка ничего не страшится. Ведь ты прекрасно справилась, даже мавка[42] лесная не смогла бы так сплести правду и ложь, чтобы все выглядело былиной, а не сказом надуманным.
– В самом деле? – встрепенулась Светорада, и по ее голосу он понял, что жена улыбается.
– Ты моя разумница. И то, что назвала своим отцом ярла Кари Неспокойного, тоже верно. Кто знает, где носило этого оглашенного по Руси, мало ли с кем он мог соединить свою судьбу. А Гуннар…
– Пожалуйста, Стемид… – тихо взмолилась Светорада Смоленская, тоже назвав мужа его прежним, настоящим, именем. – Пожалуйста, милый, не говори о нем.
Стемид, или, как его называли раньше, Стема Стрелок, промолчал. Он сжимал Светораду в объятиях, держа у груди свое самое ценное сокровище, и чувствовал, как гулко бьется ее сердце. Ему надо было успокоить жену, отвлечь от горестных дум, и он, не зная, как лучше это сделать, начал целовать ее. Светорада поначалу никак не отвечала на его ласки. Ее губы послушно и бестрепетно раскрылись навстречу его губам, она спокойно ощутила, как его рука скользнула по ее щеке и стала опускаться по шее, тут же зацепившись за тонкую золотую цепочку с кулоном.
– Ой, порвешь…
Стема засмеялся в темноте. Княжна очень дорожила этим украшением, по сути, последним, что осталось от ее некогда неслыханного богатства самой завидной невесты на Руси. Светорада считала, что это ее оберег, и никогда не расставалась с граненой каплей яркого рубина в оправе из искусно сделанных лепестков. Она прятала его под одеждой, ибо жене простого воина подобную роскошь носить не пристало. Хотя… чего там! Русские воины любили украшать своих жен. Но Светорада все равно прятала ото всех этот давний подарок, словно он мог выдать, с каких вершин она сошла ради свободы и любви.
– Княжна моя, – прошептал Стема у самых ее губ и поцеловал – сперва легко и медленно, потом все более настойчиво.
Он часто задышал, проникая языком в ее рот, и Светорада вздрогнула, сама обняла его, прижалась всем телом.
От нее пахло березой, мятой и теплом, ее кожа была как шелк, а волосы рассыпались, скользя по обнаженному телу. Стема упивался ее нежностью, ее пробуждавшейся страстью. О, она умела уступать!.. Он это знал и распалялся до дрожи. Но он никогда не брал ее с поспешностью. Даже когда скучал по ней. Вот и теперь он уже успел соскучиться. Дорога через лес, волнение, примут ли их в Ростове, суета, незнакомые лица, расспросы… От всего этого можно было уйти только к ней, только в нее…
