Весной 1923 года (по другим сведениям - в марте 1924 года.) лучших инструкторов Московской школы, в число которых попал и я, вдруг направили в город Серпухов для обучения и экстренного выпуска нескольких групп учлётов. Для меня это было большим огорчением. Я в то время уже почувствовал, что такое новый самолёт, что такое прогресс в технике и творческие возможности его использования. Я добился лишь одного обещания начальства, что осенью меня снова вернут в Москву.
Сел я в свой «Мартинсайд», захватил комплект белья, поставил, прикрутив сзади себя, банку варенья, чтобы по прилёте с горя попить чайку (тогда я ничего не пил, кроме молока и чая), и полетел. Русские, как известно, во всех случаях пьют чай… Я вспомнил анекдот о том, как Вильгельм II, приехав на фронт, решил сам убедиться в эффекте атаки густыми колоннами. Атака была отбита. Наблюдая за окопами русских в бинокль после атаки, Вильгельм спросил:
– Что это за дымки поднимаются повсюду над окопами русских?
Ему ответили:
– Это русские пьют чай.
Что ж поделаешь, и мне ничего не оставалось, как только уповать по прилёте на чай.
Прилетев на аэродром в Серпухов, я опустился на заливной луг с мягкой нескошенной травой, как на перину. Подрулил к ангару. Механики давно меня дожидались, приняли самолёт, а я с маленьким чемоданчиком и вареньем пошёл в монастырь, в котором был расположен личный состав школы. Меня пригласил к себе один семейный старый инструктор. Мы сразу сели, как водится, за чай, и я поставил на стол свою банку варенья. Напившись чаю, я попросил разрешения ознакомиться с окружающей обстановкой. Меня, по правде говоря, не очень устраивало гостеприимство в семейном доме. Но мне повезло: как только я вышел во двор монастыря, то услышал сзади окрик и увидел Николая Константиновича Анчутина. Он сказал:
– Слон, идём ко мне! У меня отдельная келья и я один-одинёшенек, есть лишняя кровать и примус. Молочница приносит молоко, а Дуняша убирает келью.
Мечта и рай… Я немедленно перенёс свой чемоданчик, поблагодарив за гостеприимство прежних хозяев.
Страстный поклонник авиационной техники, инструктор по вооружению, человек холостой, Анчутин одиноко жил в келье. Я с удовольствием поселился у него. Чут, как все его звали, стал в дальнейшем моим большим приятелем. Он полюбил меня, а я - его. В нём было много обаяния, простоты, но в то же время он был донельзя безалаберным и бесшабашным.
На рассвете приходила Дуняша будить нас на полёты. Я быстро вставал, а вот Анчутин реагировал иначе. Как только Дуняша открывала дверь и произносила: «Мыколай Киститиныч, пора вставать!», Анчутин резко поворачивался к стенке и накрывал голову одеялом. Как долго она его будила, я не знаю, так как сам немедленно отправлялся на полёты. Анчутин появлялся позже, а его семейный приятель, разбуженный супругой, являлся вовремя и проверял за него по зеркалу точность бомбометания.
