— Мы, видимо, не понимаем друг друга, — ответил Горкалов. Ему было очень тяжело, горько, но… — Если бы ко мне пришла настоящая Шейла, я ни за что не стал бы поднимать тревогу, а уж тем более нарушать закон, сформулированный еще создателями Логриса, — справившись с эмоциями, произнес он.
Раули жестом указал на два кресла, возникшие посреди огромного зала. ’От Ильи Матвеевича не укрылось, что, несмотря на весь опыт и самообладание Кристофера, его фантом на доли секунды потерял стабильность, как будто генерирующая его личность испытала в этот миг сильнейшее потрясение.
— Это не Шейла Норман?!
— Раули, вы любили кого-нибудь в своей жизни?
Кристофер сел, машинально сцепив пальцы рук в замок.
— Да, — не колеблясь, ответил он. — Любил и продолжаю любить.
— В таком случае вы поймете мое замешательство, радость и одновременно смущение, страх, когда в пространстве моего логра появилась она. Мы не виделись много лет, по меркам реального времени. И, тем не менее, чувства не утратили свою силу. Я говорю предельно откровенно. После вечности, проведенной мной в одиночестве, ее появление стало шоком, потрясением, способным вызвать любые последствия…
— Но вы справились с эмоциями, верно?
— Да, я удержал себя на грани. Более того, зная особенности логров, я быстро сообразил, что моя личная эмосфера будет подавлять Шейлу, причиняя ей дискомфорт. Поэтому я совершил логичное с точки зрения здравого смысла действие — мысленно переподчинил часть реальности ей, поделил мощность логра между нами двоими, чтобы эманации разумов могли сосуществовать, не навязывая воли и не причиняя неудобств друг другу.
— Здравое решение, — кивнул Раули. — И что дальше?
— Ничего, — угрюмо ответил Горкалов. — Ничего не изменилось, Кристофер.
— Не понимаю… Но подобное невозможно!
— И, тем не менее, это факт. Сначала я думал, что она опасается дать волю своим мыслям и чувствам, но, по мере нашего общения, я все чаще и чаще ловил себя на ощущении, что разговариваю сам с собой. Я видел Шейлу именно такой, как представлял все эти годы, она в ответ говорила мне те слова, которые я желал услышать, ни одной острой нотки за исключением тех порывов, что шли из глубин моего собственного сознания…
Раули, слушая Горкалова, заметно мрачнел.
— Последней каплей, переполнившей чашу подспудных подозрений, стал ее сон, — произнес Илья Матвеевич, глядя, как медленно вращается фантомная модель Логриса.
— В смысле? — переспросил Раули.
— В прямом. Я приложил немало усилий, чтобы заново научить свой рассудок спать.
