А я тем временем быстренько-быстренько, не привлекая ничьего внимания, завязал свой сидор, подхватил в свободную руку банку с огурцами, отодвинулся от прилавка и канул со света в гущу толпы; женщины теперь, с явным уважением ко мне, почтительно расступились, только я не понял, за что такое почтение: то ли за мою стойкость, то ли что отмечен вниманием продавщицы; во всяком случае, ни одна не посмела на меня рыкнуть: «Куда прешься по ногам-то?» — пока я пробирался к выходу, задевая, естественно, всех сумкой. А одна так, жалея меня, нервно крикнула остальным: «Пропустите же его, видите, мужчина нагружен как!»
И в самом деле, я, когда уже вышел на улицу, вспотевший и расхристанный, и вздохнул полной грудью, то почувствовал: действительно, так нагружен, что не знаю, как и донесу. Впрочем, тут же и устыдился: да ведь, чай, каждая из женщин не меньше моего понесет, после трудовой-то смены! Хотя, что это я о них? Они ведь к этому как-то более привычны…
Ох, сны, сны — сны молодости нашей…
