Вячеслав. Привет, Деряба!
Они протягивают друг другу руки и порывисто затем обнимаются.
Юрий. Ну ты даешь! Позже не мог?
Вячеслав. Извини, с девицей заболтался, а тут еще менты прискреблись, еле отбодался. Прихожу домой — матушка говорит: ты звонил.
Юрий. Проходи… Все еще теряешь время на девиц?
Вячеслав (проходит, осматривается, подходит к мольберту). Ты же знаешь, я позднего зажигания. Только недавно научился им врать и не краснеть.
Юрий. Думаю, ты понял, что ложь имеет больший успех, чем мямлить правду, а?
Вячеслав. Да. Дай, думаю, сбегаю, а то, неровен час, опять уметелишь.
Юрий. Ты прав — на два дня, не больше.
Вячеслав. Может, завтра тогда?
Юрий. Нет уж, раз пришел, садись, посидим! (Берет Вячеслава под руку, подводит к табуретке). А я только что компанию выпроводил, лег поспать.
Вячеслав (пытается вырваться). Нет, может, в самом деле, завтра?
Юрий. Не трепыхайся — завтра много дел, послезавтра — тоже.(Усаживает Вячеслава на табуретку).
Вячеслав. Просто помню: в прошлые времена к тебе можно было в любое время.
Юрий. Ой, дед, те времена канули в Лету. Но тебе можно в любое. Пить будешь?
Вячеслав. А что у тебя?
Юрий. Чай, кофе. Коньяк есть, вино.
Вячеслав. Сухое?
Юрий. Есть сухое.
Вячеслав. Красиво живешь. Давай сухое.
Юрий уходит за кулисы, приносит бутылку вина, два стакана, тарелку с яблоками, откупоривает бутылку, наливает в стаканы, садится в кресло. Они пьют вино неторопливыми глотками. Диалог их, пока Юрий ходит и готовит стол, ни на секунду не прерывается. Во время последующего диалога Юрий подливает вино в стаканы.
Юрий. Вообще-то я теперь не пью.
Вячеслав. Как, совсем?
Юрий. Да. Но с тобой выпью. За все прошлое, что было.
Вячеслав. Спасибо… Ну, как столица?
Юрий. Обрыдла. В Париж собираюсь.
Вячеслав. Ни фига закидоны! Надолго?
Юрий. Может, и надолго. Как масть пойдет. Приехал вот с матушкой увидеться да (кивает на мольберт) распродать здесь все к чертовой матери.
Вячеслав. А как же ты там? А деньги?
Юрий (пожимая плечами). Работать буду. Живут же люди?
Вячеслав. Зачем тебе это, Юра?
Юрий (прежде чем ответить, задумывается ненадолго). Ты знаешь, Вяч, Москва — совсем не то, что мы себе представляли, сидя вот тут (стучит пальцем по столу). Москва большой барахолкой стала — торопится распродать все, от женских половых органов до целых регионов. А художнику, сам понимаешь, нет места на барахолке. Правят бал сытые. Сытость — мечта и цель жизни. После нее второе дело, само собой — секс. После всего этого, естественно, кич подавай — слишком сытый желудок другого не принимает. По-другому пока не научились. И вся эта кичня любит называть себя разными «измами», чтобы, значит, поприличнее выглядеть. Вот такие, Вяч, навороты.
