Внезапно дверь кабинета отворилась, и на пороге возник Курт Мейер. Он приостановился на мгновение, оглядывая кабинет с видом человека, который извиняется за то, что вторгся без предупреждения.
Блинов вскочил и радостно раскрыл объятия:
— Господин Мейер! Заходите! Я только что хотел звонить к вам, чтобы пригласить на чашку кофе!..
Он быстро обошел вокруг стола и устремился навстречу гостю. Мейер снял фуражку, усталым движением бросил ее на ближний стул и дружески пожал руку Блинову.
— Честное слово, — сказал он, — я бы, наверное, погиб с тоски, если бы в городе у меня не было такого друга, как вы.
Лицо Блинова расплылось в улыбке.
— Да, господин Мейер, раньше я считал, что истинная дружба может возникнуть только в юности, но потрясения войны, оказывается, сплачивают людей еще сильнее.
Мейер подсел к столу и весело взглянул на Никиту Кузьмича, который, плохо понимая немецкий язык, старался вникнуть в то, о чем они говорят, но так ничего и не разобрал. Однако по тому, как весело начался их разговор, он догадывался, что ему ничто не угрожает.
— Ви молодец! — вдруг сказал ему Мейер по-русски. — Я знать ваш храбри поступок! Ви задержать преступник! Спасибо!.. Мы его расстреляйть!..
Пока он говорил, с трудом находя слова, Никита Кузьмич подобрался, и вся его маленькая фигурка теперь выражала неутомимое служебное рвение и полную преданность.
— Ну, иди, — сказал ему Блинов. — Где ты будешь? У себя?.. Если понадобишься, я тебе позвоню…
Борзов встал и поспешно вышел — лучше быть подальше от этих двоих, когда они сходятся вместе.
— Преданный человек! — сказал Мейер, лишь только за Борзовым закрылась дверь. — Здесь, в России, редко попадаются настоящие люди!
— Вы сегодня очень устали, господин Мейер, — сказал Блинов; он открыл дверцу письменного стола и достал бутылку коньяку и две рюмки. — Выпьем?
— Охотно, — согласился Мейер. — Сегодня был какой-то дурацкий день… Все шло кувырком. Мне звонил представитель Тодта[4] Шварцкопф. Он сходит с ума: хочет построить сто двадцать дотов за полтора месяца…
— Это невозможно, — пожал плечами Блинов, — у нас не хватает людей. В лагере осталось всего шестьсот человек. Половина из них — больные и раненые…
— Ну вот! — сердито усмехнулся Мейер. — Я сказал об этом Шварцкопфу, а он начал кричать, что в моем распоряжении целый город!
— Да, но ведь мы услали отсюда почти всех, кто может работать…
— А ему какое дело? Он говорит, что это приказ самого фюрера.
Оба почтительно помолчали.
