Тем не менее они чувствовали себя здесь довольно уверенно и весело, с воплями и радостными криками накидывались на людей, прося денег, что было понятно без перевода. Сейчас они налетели на нашу машину, лупили в борта, кричали.
– Привет вам, дети Юга! – рявкнул Ваня, но денег не дал и скорости не сбавил – и правильно сделал: растерзали бы!
Да-а, дружба народов принимает сейчас все более причудливые формы!
До нашего друга Очи в батиной квартире жил другой сын гор -
Хасан. Потом он приютил друга Очу, которого раньше не знал, но, встретив где-то на рынке в затруднительной ситуации, сразу же величественно пригласил к себе (если быть точнее – то к нам!).
Когда мы спросили Хасана по телефону, кто там с тонким голосом берет трубку, Хасан ответил с достоинством:
– Это мой друг. Его Оча зовут! – И, видно почувствовав наше недовольство, хотя он мало обращал на него внимания, добавил с достоинством: – Я ручаюсь за него, как за себя!
Лучше бы он сказал: как не за себя, – сам-то он не платил уже полгода. Так что рекомендация та не выглядела такой уж великолепной – но это с нашей точки зрения, а не с его: ему эта фраза казалась вполне достойной. Вообще на них можно было бы любоваться – если бы не денежный долг. То, с какой горделивой надменностью они держались, вызывало сначала уважение, а после – недоумение: неужели они не понимают, что раз не платишь, надо держаться поскромнее? Отнюдь! Скорее наоборот. Чем больше был долг – тем выше самомнение: мы можем все, нам подчиняются, никто не смеет нам указывать, когда платить, а когда не платить! Мы сами знаем, когда не платить. Никогда. Как остроумно, но мрачно заметил мой друг Сашка Бурштейн: “Может, как раз их Честь и не позволяет им платить? Может, по их законам потом на сестре никто не женится, если они заплатят?”
Вряд ли они думали о сестрах – но с ростом долга их надменность росла: видимо, с осознанием их силы. Когда мы приходили к ним на переговоры о “реструктуризации долга”, маленький, но величественный Хасан неподвижно сидел в кресле и почему-то казался выше нас. Толстый, белый, бритоголовый, босой Оча садился скрестив ноги на ковер, брался руками за большие пальцы босых ног и застывал в неподвижности. Первые несколько раз мы думали, что он просто не знает по-русски, но потом выяснилось, что говорить может, но не считает нужным.
Потом Хасан куда-то исчез – не расплатившись и, разумеется, не извинившись. Тут Оча впервые счел нужным произнести нечто внятное: “У него дела!” Хотя особо внятным это не назовешь.
