Но на меня, на весь мир, на притихших людей, смотрел другой глаз. Он лежал на кошме укоризненный и влажный, в пять раз больше обычного, и казалось, сейчас моргнет ресницами растопыренными. Он смотрел.
Мне, как и многим, стало не по себе, все стали расходиться, примолкшие. Я схватил тележку и потащил ее за Фархатом. Но глаз не отпускал, его взгляд висел передо мной. Я зажмурился и споткнулся.
– Черт тебя! – услышал я знакомый женский голос.
Мы уже пришли, я нагнал Фархата с хозяйкой, а как нагнал, и не заметил.
Она протянула одну руку, другой держа Фархата. Сказала с натугой:
– Давай… скорей!
Я отдал тележку. Лицо у нее было хмурое.
Они вошли в дом, а я остался стоять, глядя в полуподвальные окна, потом отошел в сторону, прислонился спиной к старому тополю. Вечерело. В полуподвальных окнах зажгли свет. Внезапно в доме что-то будто лопнуло, потом вылетело стекло, оно мягко приземлилось на мостовую и рассыпалось. Тотчас же еще какие-то удары, звон, крики. Затопали тяжело по лестнице, затем раздалось истошное: «А-а-а!» Что-то покатилось, опять разбилось. Я подскочил к двери, рванул ручку. Дверь не открылась, я наскочил на нее всем телом и стал биться, но кричать все равно боялся.
Тут дверь дернулась и ударила меня по лицу, я присел, меня сшибло. Кто-то перешагнул через голову. От одиночества боли, ее неразделенности захотелось впиться зубами в ненавистный этот сапог, перешагнувший через боль. Топот сапог удалялся, а я скулил.
В это время раздался знакомый вопль:
– Шир-рин, Шир-рин-ин-ин!
Дверь была открыта, внутри – темно. Я сначала пополз на звуки фархатовой песни. Потом присел и почему-то не пошел внутрь, а утер кровь и побрел домой.
Несколько дней после этого все улочки возле базарной площади кишмя кишели сплетнями.
– Марья Масимна, слыхали?
– Как не слышать.
– С ума сошла баба.
– И приняла?!
– Приняла, приняла.
– Во как!
– Павел уж на что мужчина справный.
– Говорят, и при деньгах был.
– Да пил, наверное.
– А тот тоже хорош! Пашка ему все: «Голубь, голубь». Вот те и голубь!
– Одно слово – коршун азиятский, увел бабу.
– Увел! Не смеши. Сама его в дом внесла, на руках втащила! Слыхала?
– Слышала, как не слышать.
Еще говорили, что дядя Паша избил Степаниду, то есть хозяйку фархатову. А еще говорили, что Степанида избила дядю Пашу. Много чего говорили.
Но я-то тогда вечером явственно слышал звук избиваемой глины, игрушек, копилок, статуэток и ваз, звук разбитого мастерства. Конец глиняной плоти.
