Помню, что Игорь рассказывал о своих двух дочках, он скучал по ним, – особенно по младшей. Мы говорили о жёнах, о "боевых", о бестолковом командовании и бойцах, о "Мастере и Маргарите" (Корнеев очень любил эту книгу и перечитывал её несколько раз). Каждый рассказывал смешное из своей жизни, говорили о проблеме супружеских измен, драках, "кадровых офицерах" (закончивших военные училища и чересчур этим гордившихся), Петербурге и срочной службе. По вечерам мы иногда стреляли из автоматов или снайперской винтовки по бутылкам. Водку больше не пили – не ездили за ней.
Как-то под вечер позвонил Павлёнок. Корнеев взял трубку.
– Ну, как лейтенант у тебя там (мне был слышен визгливый голос замполита батальона)?
– Александр? Молодец, хорошо работает, по семь шкур с бойцов
дерёт…
– По-моему ты меня наёбуешь… Ладно. Пришло распоряжение… Подготовь на бойцов: там человека три – больше не надо – отличившихся… на медали наградные; и на себя – на "Мужество". Нормально отработал. Я завтра поеду на первый, заберу…
В следующий день я занимался наградными листами. Отличившихся бойцов у нас не было, но приказ есть приказ, и мы выбрали самых толковых из дембелей: Кошевого (Тёма пролетел за свой дерзкий характер), Колмурзаева и Пронина. В любом случае они проторчали в этих горах по шесть месяцев, перенесли в своих рванных бушлатиках мерзкую слякотную зиму, вшивели, закопчённые грелись у ядовитого солярного пламени, выдержали несколько переездов, и не их вина, что не выпало на их долю боев. Дембель есть дембель. У других ещё будет возможность отличиться, а эти отслужили и заслужили, – в этом я не сомневался.
На Колмурзаева легко было писать наградной: в начале кампании он участвовал в зачистках. Кошевому я сделал упор на умелое руководство подразделением в боевых условиях, а вот с Прониным пришлось повозиться. Неприметный был солдатик, послушный, нигде не участвовал, а помогал повару на кухне, но что-то и о нём написал героическое.
Пока я расписывал не существующие подвиги солдат, Корнеев в землянке сочинял наградной на себя. Делал он это в полной секретности. Перспектива получить орден ему пришлась по душе (он не лишен был честолюбия), писал и, как школьник, закрывался от меня, но сказал:
– Посидишь тут три месяца, и тебе будет что написать.
Всё-таки я потом у него выспросил – где-то на кладбище работал снайпер, и Корнеев "выдвинулся и подавил огневую точку", то есть стрелок этот стрелять перестал, и ещё что-то там в этом роде написал тогда капитан Корнеев, по большому счету, так же, как и я в солдатских листах, из мухи раздув слона.
