– О, солдаты!.. Давайте, пацаны, вмажьте.
Трое мужиков вогнали в себя уже приличные дозы водки. Они сами когда-то служили в Германии и на Украине. Они наливают нам водку и не хотят отпускать. Один говорит, что он бывший спецназовец, я долго доказываю ему, что никогда не был в Саратове. Нам много не надо. Мы молоды и не брали в рот спиртного полгода. Нас спасает то, что они начали выпивать давно и валятся спать.
Уже ночь, мы в потёмках пробираемся по спящему поезду. Я успеваю открыть дверь туалета, меня рвёт. Колесу тоже не лучше. Мы теряем друг друга из вида. Бросает уже меньше, и я замечаю на проходной нижней полке не спящую, а улыбающуюся моему виду знакомую девушку из компании старшеклассников. Она прекрасна. Весь приобретённый мною в студенческие годы кураж (которого, по правде сказать, было не так уж и много) готов обрушиться на эту юную Данаю. Я сажусь у её ног и только начинаю что-то воодушевлённо говорить, как (о, ужас!) сверху раздаётся по-старушечьи скрипящий женский голос: "Молодой человек, как вам не стыдно, здесь же дети!"
"Солдат ребёнка не обидит!" – торжественно произносит старлей. Проносившийся за окном свет два раза падает на его искажённое хищной гримасой, болтающееся в проходе лицо.
Чтец
В армию я уходил своенравным драчуном. Но я был городским мальчиком из интеллигентной семьи. Из учебки в полк я возвращаюсь жёстким агрессивным волчонком. И эти качества теперь жизненно необходимы мне. Я готов к самому худшему. Мы разведчики, а о полковой разведроте ходит дурная слава. Нам с младшим сержантом Колесниковым, однако, везёт. За плохое поведение в пути следования, по рекомендации старлея, мы не попадаем в это "элитное" подразделение.
Непрерывной чередой тянутся унылые бесцветные дни. Однообразные ежедневные разводы и работы. Мы разгружаем прибывающие на Вокзал-1 товарняки с мукой, капустой и гравием, работаем на элеваторе, откуда приходим перепачканные мукой, как припудренные туземцы. И хоть сводная группа полка с весны 1999 года находится на выезде в Дагестане, а в сентябре после недолгого передыху полк входит в Чечню, боевая подготовка существует только в расписании на листе ватмана, висящем над тумбочкой дневального.
В те редкие дни, когда автобус – "Кубанец" или "шарап" – не приходит, чтобы отвезти нас на базу или склад, мы сидим на табуретах в расположении, и солдат-дух, из тех доходяг, что военкоматы призывают для количества, читает нам устав внутренней и караульной службы. Он что-то мямлит себе под нос, как пономарь, – невозможно разобрать ни слова, да никто и не пытается. Мы сидим и думаем каждый о своём. Разговаривать нельзя, письма писать нельзя, можно сидеть и думать. Думать запретить трудно.
