Затем шёл на соседнюю – Миносскую, кстати, – уличку, покупал в аэродромной конторке, вроде моей, билет на гидрокукурузник, летающий по местным линиям, – на Порос, Гидру, Поклос, Траксос, на Каламат, или еще какой чудный остров Эгеи; перед самым отлётом шел в банк, набивал деньгами рюкзак – и бежал к причалу на посадку.
Далее – через час-другой невероятной болтанки, трясучки, искупавшейся, правда, сполна ярчайшей лентой бреющего полета над морем: над эскадрильями дельфинов, куролесившими в гоньбе за хамсовыми косяками, которые, лавируя массой, мерцали стремительным серебряным телом гигантского пловца, распластанного в глуби, – полёта, иногда фланирующего роскошно по кайме береговой линии, однако с неизменным, время от времени пополняемым гигиеническим пакетом у подбородка… И вот я выпрыгивал со спускного трапа этого
“гуся-лебедя”, неуклюже, вразвалку покачивая крылами, подруливавшего к дебаркадеру, сердито расталкивая, цепляя, толкаясь, с пилотным матерком в открытые фортки кабины, меж группками нелегально пришвартованных фелук, баркасов, шаланд, – и мчался в отделение местного банка – спуститься скорей вместе с охранником в хранилище и вывалить содержимое рюкзака на вычисленный заранее счёт: с тем чтобы очередная порция Денег теперь уже необратимо канула по корректно законспирированному каналу.
В общем и целом, деятельность моя как курьера-аналитика мне самому странно напоминала несколько шулерскую – и вполне уничижительно-комическую – работу так называемого “демона Максвелла” из знаменитого термодинамического парадокса, якобы опровергающего закон непреложного увеличения энтропии неравновесной системы: гипотетического зверька, умно и ловко распределяющего быстрые и медленные молекулы газа по разным частям испытуемой системы…
Ночевал я обычно на пляже – чтоб зря не светиться по гостиничным гроссбухам – и утром летел обратно. Со своим, хотя и мизерным процентом от отконвоированной суммы. Со своей зарплатой.
Личные деньги я держал частями в двойной крышке секретера и в тюфяке
– с большим или меньшим равнодушием ощупывая уже туго наполняемую вместимость своих хранилищ…
Так продолжалось два года, став привычным, машинальным делом. Я давно уже перестал трястись от злости при виде денег – от жгучего желания все их тут же пожечь: от ненависти к идее всеобщего эквивалента вообще. (Поначалу это действительно было для меня проблемой: в первые три ходки я ни копейки не удержал в пользу своего прoцента – и далее не собирался, неблагоразумно не учитывая – на что мне придётся жить, – но на четвёртый раз в факсе, помимо столбика кодированных цифр, объявилась приписка: “Во избежание приказываю удержать четырежды”. Тогда-то меня эти суки и подписали на поруку: “Во избежание…”)
