Говорит мне таможня:
– Попал ты, парень: кожа приматов хуже наркоты.
Так и вышло, по сказанному: на деньги большие попал – откуп, долги.
Ужас меня объял, скушал, жизнь совсем обрыдла.
Жена мне говорит тогда:
– Ты бы ушёл пожить ещё куда-нибудь, а то и меня с тобой прищучат.
А я тогда в последний заезд подхватил в Чаде дизентерию: хлебнул в аэропорту, в сортире, две горсти воды из-под крана – не стерпел, жарко там очень.
Не пожалела:
– Иди, – говорит, – подобру-поздорову.
Я и пошёл: в Зюзино ночевать к приятелю – в аспирантскую нашу общагу. Еле дошёл – то и дело прятался по кустам с нуждой неотложной.
В Зюзьке месяц промаячил орлом над толчком, как джин дизентерийный, чуть не помер: а подайся я в больницу – сразу бы засветился. Так бы и кончил: в дерьме и в крови, как в кино, по уши.
Однако, пока болел – отстрелил кредиторов моих кто-то.
Жёнка ж меня обратно пустить – ни в какую. Отвыкла, видать, пока прятался.
Ну, думаю, ладно: разбогатею – сама прибежишь.
Устал я тогда очень. Исхудал – одни мозги да душа остались.
К тому ж, до смерти устал от страха трястись: достали – жена, покойные кредиторы. Дай, думаю, тайм-аут возьму – расслаблюсь, пораскину, как дальше быть, может, что и надумаю с толком.
И полюбил я тогда читать книжки и по городу ходить. Стишки повадился на ходу придумывать. Математикой кое-какой снова в уме занялся. Но всё больше стишки, конечно. Днями целыми ходил, шлялся где ни попадя, нагуливал настроение на поэзию, – чтоб ввечеру стишок какой тиснуть на бульваре.
Ночевал я в той же общаге – в кастелянной, чтоб приятеля, с бабой новой его, не тревожить. Ключ подобрал и ночью вскарабкивался на сложенные матрасы. Как принцесса – на горошину. Нехорошо там спалось, несмотря что мягко очень: спишь, как на облачности летаешь,
– туда-сюда во сне болтало, будто падаешь и взмываешь, а земля, твердь – с горошину ту самую, что заснуть глубоко не дает, так как ворочается под поясницей – далеко и жутко. Всё оттого, что матрасы чересчур высоко были наложены – до потолка носом подать. Форточка на уровне глаз маячила. В неё звезда одна вплотную смотрела, мигала всю дорогу небесную: мол, держись, браток. Я и держался.
И ещё минус – рано вставать приходилось, пока не нагрянет комендантша.
Чуть свет – вскакивал, умывался и шёл бродить по городу, как собака, которую из дома вышвырнули, а та – не в силах привыкнуть к воле – повадилась ночевать на чужом пороге.
У гуляний моих было два направления – любопытство и праздность.
