Сидели молча. Прав был отец: "Гляди и думай. Гляди и помни". Легко и светло думалось. Многое хотелось запомнить.
– Славно посидели… – наконец сказал, поднимаясь, Феликс. – А теперь пошли.
– Разве пора уезжать?
– Нет.
– Тогда я не хочу вниз, – отказался Илья. – Там – шумно.
– Мы не туда пойдем, – сказал Феликс.
Перевалив через гребень холма, он стал спускаться тропой иною, на другую сторону острова.
Там, над морем, на высоком мысу, в кипарисовой зелени стоял большой белый дом, прислоненный к скале. Спустились к нему через оливковые рощи, через виноградники и сады мандариновые да апельсиновые, в которых уже начинали румяниться плоды, помаленьку созревая. В садах было пусто. Лишь хор цикад гремел полуденным гимном.
Спустились к дому, который оказался дворцом, даже дворцовым ансамблем с парадными фасадами в три этажа, один из которых обращен был к парку, другой выходил к морю балконами, террасами, широкой парадной лестницей.
Но главное для Ильи потрясение было впереди.
– Мы перекусим в морской, – сказал Феликс служителю. – Обычное. Я что-то нынче лишь нюхал, – усмехнулся он. – Надо и поесть.
Пошли анфиладой комнат и залов с настенными росписями "гризайль".
Мотив лишь один – Эллада, Гомер. Камины с кариатидами. Белый и розовый мрамор. Скульптуры. Барельефы. Илья не успевал глядеть, поспешая рядом с хозяином.
На лифте опустились вниз и скоро оказались в просторном зале, две стены которого были прозрачными и выходили в море.
Солнечный свет пробивался через толщу воды. Или это была искусная подсветка. Но ясно были видны белый песок, галька и камни дна; красные ветви кораллов; розовые, багряные чащи водорослей; и многочисленная живность: стайки рыб, морские ежи, крабы, моллюски.
Голубое, оранжевое, красное, охристое мягкое многоцветье ласкало глаз.
А угощение оказалось простым: апельсиновый сок, маслины, козий сыр, теплые кукурузные лепешки, инжир, чай. Столик был придвинут к прозрачной стене; и там, в море, тоже обедали: одни рыбы кормились у водорослей и замшелых камней, другие что-то искали в донном песке.
Мурена, глазастая и клыкастая, выглядывала из каменной расселины.
– А вон – сторож. Господин осьминог, – сказал Феликс.
Илья разглядел не сразу: осьминог цветом своим сливался с песчаным дном. Большая лысая голова, на ней – глаза, словно человеческие, печальные, несчастные. Вокруг – щупальца.
В мире подводном, за стеклянной стеной, текла своя жизнь.
Разноцветные рыбки мирно кормились, словно стаи мотыльков, и вдруг будто по сигналу исчезли, замерли, спрятались в камнях ли, в густых водорослях. И в мигом опустевшем пространстве, через всю стену, прошествовала барракуда – морская щука.
