“Господин полковник Мей, Водки ты себе налей… И селедок не жалей”. Или куплеты с припевом: “Шабаши нам нужны”. Упомянул он об одной востоковедке. Она его учит японскому языку, а он ей за это читает стихи Анненского, Гумилева и
Ахматовой. Не понравилось мне это. Вообще как он тут живет, я не спрашивала.
Правда, в Москве в первые годы я как-то спросила, с*кем* он видится в Ленинграде.
Он назвал имя какого-то детского писателя. “Хороший писатель?” -
“Нет, плохой”.
Бывал также у одного художника. “Хороший художник?” – “Нет, плохой”. Посещал какую-то даму. “Интересная?” – “Нет, не очень”.
– “Левушка, почему ж такие бесцветные знакомые?” – “Таких Бог послал”.
Впрочем, мне смутно помнится, что Лева навещал Евгения Павловича
Иванова – друга Блока. Если это так, то шестидесятилетнего человека, вероятно, связывал с юношей Гумилевым общий интерес – религия, вернее православие. Может быть, они были прихожанами одной церкви и там встречались.
Теперь в мастерской на Васильевском острове Лева в свою очередь спрашивал меня, как я живу в Москве, но спрашивал ревниво, а я уклонялась от ответов на примитивные вопросы. Он часто глубоко задумывался: “Какой у нас длинный и благополучный роман – целых четыре года”. “Это не роман, – возражаю. Объясняю: – Мы редко видимся, поэтому между нами не стоит ничего раздражающего, повседневного. Если бы мы жили в одном городе, все было бы иначе”. А он будто и не слышит, думает о своем и вот о чем заводит речь: “Как глупо делают люди, которые рожают детей от смешанных браков. Через каких-нибудь восемь лет, когда в России будет фашизм, детей от евреев нигде не будут принимать, в общество не будут пускать как метисов или мулатов”.
В другой раз, лежа в дальнем углу на кровати Осмеркина, молчал, молчал и проронил: “Я все думаю о том, что я буду следователю говорить”.
А я, как всегда, не задаю вопросов.
Прошло недели три. Я стала собираться домой. Лева просил меня остаться еще.
“Не могу, – отвечала я, – в ленинградских архивах все уже сделано”. А на самом деле у меня денег больше не было. Не могла же я сказать об этом Леве, у которого с
Акселем была одна рубашка на двоих.
Тут приехал Осмеркин. Он меня пригласил: “Поживите у меня в гостях”. Я, конечно, согласилась. Мастерская большая, помост ее перегораживает. Александр
Александрович меня кормил. Неплохо мы с ним жили. Он человек шумный, открытый, компанейский. Вечером гостей приглашал. Лева приходил ко мне днем, когда Осмеркин был в академии.
