Жопсик, и уже с раздражением спросил: – Ну, чего еще ждешь?" -
"Сдачу. Пиво без стоимости посуды, – не моргнув глазом ответил мальчик. – Ты тоже можешь меня звать по-настоящему – Глебом".
Бабушка рассказывала, что в их деревне было принято выкрикивать имена над животом беременной женщины, пока ребенок не зашевелится в утробе. Имя, на которое откликнулся плод, и было его подлинным именем. Мой отец откликнулся на имя Адам, но родителям оно почему-то не понравилось, и первенца назвали
Василием (по-белорусски имя звучало – Базил) – вероятно, в тайной надежде приобщить мальчика к сонму великих басилевсов и святителей. Отец появился на свет жаркой июльской ночью девятнадцатого года в нищей малолюдной белорусской деревушке, где слезы женщин были старше их на тысячу лет. Обладателю царского имени предстояло пережить великий голод, войну, сталинские лагеря. Когда я однажды заговорил о потаенной иронии истории, играющей с нами в слова, отец возразил: "Эта страна так просторна, что ни слова, ни мысли в ней не имеют никакого значения. Да и ее история – тоже".
Поэты возводят нерукотворные памятники себе, которые прочнее меди, но время, с его непостижимо жестоким милосердием, доносит до нас подчас лишь имя или обрывок строки – не слово, но славу.
Мы ничего не знаем о возлюбленной Сафо – поэтессе Эранне, которая славилась среди современников поэмой "Веретено". Нам ничего не известно о Гомере и очень мало – о Шекспире. Мы знаем о безумии Свифта и Гаршина, о мерзости Хайдеггера и коллаборационизме Гамсуна… Иногда такое знание оказывает некоторое влияние на наше понимание истоков или особенностей творчества писателя, но по существу оно – никчемно. Подлинное имя Гомера – "Илиада". Шекспира зовут "Король Лир", а
Достоевского – "Преступление и наказание".
Эмерсон в "Избранниках человечества" писал: "Иногда мне кажется, что все книги в мире написаны одной рукой; по сути, они настолько едины, что их, несомненно, создал один вездесущий странствующий дух". Так ли уж он не прав? Подлинное имя Гоголя – nihil. Гоголь больше чем человек, он – литература.
Gesang ist Dasein, как считал Рильке, – песня есть существование. Как Бог иудеев и христиан, создавший мир из ничего, возвышен до исчезновения, до уничтожения, – Он ни "кто" и ни "что", Он даже ни "все", Он именно Бог, то есть никто и ничто.
На могильной плите, под которой покоится прах Рильке, выбиты стихи, смысл которых можно передать так: "Роза, чистейшее противоречие, радость быть ничьим сном под столькими веками".
