Уже гомонили как прибывшие на родину, так и стойко зимовавшие в родном Подмосковье птицы; уже подснежник отцветал, уступая место под солнцем сокровенному ландышу; копошился внутри скудородной почвы крот, отмечая свой путь курганчиками рыхлой глины – для облегчения дыхания земли. Весна.
“Весна! – радовался Никита. – Щепка на щепку лезет! Не жениться ли и мне, старому пню? Взять хоть Амплитуду Андреевну…”
Амплитуда Кузина, соседка по площадке, вдовела третий год, вся сдобная и розовая, вся с голубыми круглыми глазками и в розовых веках, и в шелковых ресничках, вся – шелк, гипюр и ваниль, чисто кукла немецкая. Сталкиваясь с Никитой на лестнице или в лифте,
Амплитуда лучилась ямочками, вспухала клубничной пенкой, пенилась и сочилась. Аккуратненькая женщина, и пенсия за мужа-полковника. Плюс сдает часть площади армянам. А как хачики съедут (съедут же в конце концов, правда?), пробить стенку – вот и хоромы пятикомнатные. Очень хороший вариант.
С этими весенними мыслями Никита Голубь углублялся в чащу, влекомый сырым запахом первых грибов и веселым щебетом.
Вороша ореховым посохом под кустом в прелой траве, Никита вдруг зажмурился: из тоненьких прутиков юного подлеска прямо в глаз ему ударил тугой зеркальный луч. Майор ковырнул яркий осколок посохом, но поддеть не получилось: зеркало стекало в ямку густой жидкостью, вроде расплавленного металла. “Уж не ртуть ли?” – бдительно обеспокоился экологической тревогой грамотный Голубь. Кончик посоха, вытащенный наружу из лужицы, был окольцован как бы фольгой. Никита кое-что понимал в стратегических металлах. Постучав по “фольге” крепким ногтем, он сковырнул с чисто оструганного дерева затвердевший ободок. Внимательно осмотрев и попробовав металл на зуб, радиоинженер Никита Голубь продел в колечко палец. Оно пришлось точно на безымянный и горело чистым серебром.
Никита еще пошарил посохом – и в двух шагах вновь блеснуло. И еще. И вновь. Капли серебра становились все чаще и скоро слились в тоненькую струйку. Она вела в кусты, обломанные явно крупным зверем, и на уровне человеческой груди мелкие острые веточки сплошь были в каплях серебра, будто верба.
Майор позабыл про грибы. Прокладывая путь ножиком и палкой, лез сквозь валежник, сквозь красноватые прутья тальника, подминая сапогами гибкую поросль ольхи, на ходу обирая ладонью с ветвей серебряные бубенчики, царапаясь о твердые иглы боярышника, локтем отводя низкие еловые кулисы. Серебряная нить превратилась в ленту и не успевала застывать. И вывела наконец Никиту на поляну.
