– Сашка, мы не выгоним ее, правда же?
– Нехай, Мелкая, все само наладится.
Он любовно рыхлит землю перцу.
Но, чтобы наладилось что-то, надо, чтобы что-то сломалось. И оно сломалось – наша единственная кровать.
После пяти попаданий в клинику до коммуны дозвонилась мать малолетнего панка и пригрозила Ленке судом за растление, если она не прекратит с ее сыном встречаться.
– Психушка, – хмыкнула на это Ленка, кладя трубку, и на следующий день у них с панком было прощальное свидание в коммуне.
Когда я вошла в комнату, увидела, как Ленка водружает безногий остов
Сонькиной кровати на попа.
– Мы покатались немного, – объяснила Ленка. – Ничего, на матрасе поспит.
Кровать давно была без одной ноги и стояла на круглой здоровой гире.
Поколения до Ленки и сама Ленка с Сашкой откатывались за ночь на этой кровати от стены, а утром приставляли ее обратно. Но вот панка не выдержали оставшиеся ноги.
– Мы устроим жертвоприношение. И ворон, ворон как раз в тему! -
Глаза Ленки все более разгорались.
Мы с Карой приняли правила игры. Кровать была украшена искусственными цветами, гирляндами и Ленкиными рисунками славянских богов, у алтаря молоко, хлеб и клюквенная настойка, мы перед ним на коленях, Ленка уже – жрица богини Дзеваны, и Кара первой съела принесенную в жертву ей мойву. Мы пьем во славу Дзеваны, но
Сорокину, который тянется к настойке тоже, Ленка говорит строго:
– Не смей, это женский культ, тебя покарают боги.
Вихляясь и что-то обиженно бормоча, Сашка, как домовой, уходит курить трубку с дедом Артемием, а летние сумерки уже лезут в наше окно, пока мы пьем дальше во славу всех богов забытого пантеона.
Вкус дешевой настойки четко распадается на клюквенную кислицу и злобный спиртовой дух, а Кара сидит на верхушке алтаря, один глаз на нас, а другой – к двери, где стоит уже готовый к дороге рюкзак
Ромы-Джа.
Неужели ты тоже думаешь об этом, Кара? Неужели ты тоже думаешь?
И вот в самый разгар нашего праздника, когда в пору было вскочить и начать бить в бубны, является Сонька Мугинштейн и зажигает свет.
– Сонька, здравствуй, выпей с нами во славу Рода и всех славянских богов! – Ленка протягивает ей стакан.
Память предков, державших бои за Единого бога, искавших дорогу в желтой пустыне, мелькает тенью на твердом Сонькином лице – и тут же слетает вон.
– Я не пью, – говорит Сонька.
– Боги покарают тебя, – твердо заявляет Ленка, но Сонька молчит.
Благовония на алтаре коптят, и мне чудится ветхозаветный дым раскаленных печей Египта.
