Я оказалась с ней вровень. Балансируя, выпрямилась и потянула руки.
Кара глянула на меня почти с укоризной, мотнула головой и отчетливо каркнула:
– Ха работу!
После чего сорвалась с люстры и полетела по коридору, рождая вихрь в недрах коммуны.
– Те-те-те, – не то с похвалой, не то порицая промолвил дед наш
Артемий.
– Ура! Клиника! – зарадовалась Ленка и бросилась вслед за Карой.
Унимая коленную дрожь, я слезла вниз и побежала в комнату, ибо что напротив кухни в нашей коммуне, прямо по коридору без поворотов? – комната Ромы-Джа, с роялем и моей антресолью.
Окно там оказалось настежь, и комната кипела уличными звуками. Ленка сидела на подоконнике, держа над двором горшок с Сашкиным перцем.
Так распорядились к тому моменту Ленка и коммунская Сашкина судьба, что он снова жил в ванной, а в комнате нашей рос его любимый жгучий перец, небольшое зеленое деревце. Он-то и держал его пока в коммуне
– он и бешеные Ленкины глаза, уставившиеся сейчас из раскрытого окна отвесно в якиманский двор.
В тот день, когда Сорокин сажал этот перец – разбухшее семечко с белым хоботком, – он крутился весь день в комнате, и Ленка, не выдержав этого, в сердцах заявила: “Что ты липнешь здесь? Шел бы лучше, занялся чем-нибудь бесполезным. Утюг бы выгулял, что ли”.
Сорокин покорно сказал: “Хорошо”, я его поддержала, и Ленка тут же стала смеяться, не поверив, что мы это сделаем.
А мы стали гулять с утюгом каждый вечер, и Ленка переименовала нашу коммуну в клинику. Сначала мы выносили его на лужайку у дома, потом
Сашка принес роликовую доску. Мы привязали к ней веревку и стали закреплять утюг, с ним можно было теперь ходить гулять дальше двора.
Ленка радостно кричала нам в окно: “Психи!” – когда мы выворачивали из арки на улицу.
– А вот интересно, долго ли отсюда лететь? – произнесла задумчиво она, почувствовав, что люди возвращаются в комнату.
– Улетела? – спросила я, и что-то свернулось во мне в унынии.
– Прям, – дернула Ленка плечом, поставила перец на крышку рояля, откинулась к раме и уставилась в учебник.
Я обернулась – на тумбочке, с которой начинается мое восхождение в антресоль, стоял Сорокин и смотрел внутрь моего дома.
– Ах, кайф какой, ах, кайф… – причитал он.
Я встала тоже на тумбочку и заглянула – Кара стояла, пригнувшись, у дальней стены, рядом с моими книжными башенками и свернутым на день спальником.
– Рома, – сказала я, – она уйдет из коммуны, когда придет ее время, ладно?
– Все мы уйдем из коммуны, когда придет время, – откликнулся Рома из своего угла. – Я уйду скоро. Если она останется дольше, здесь поднимется бунт, который вы не сможете унять.
