Рудаков пучил глаза, а Синдерюшкин отмахивался удочками.
Часовые с ужасом смотрели на нас, а правый мелко-мелко крестился, пока Леня громко не крикнул на него, что, дескать, руку отрежет за непочтение к материализму.
За воротами снова была ветка железной дороги.
– Вы что, не знаете, – сказал Синдерюшкин, – что вокруг нашего города было несколько колец обороны? Для них специальные дороги придуманы – и по сей день в лес куда зайдешь – там дорога какая никакая есть. Бетонная штуковина с дверью или, на худой конец, – гипсовые пионеры. Вот придумали Первую особую армию ПВО, понаставили ракет по лесам- сотнями, наделали всяко-разных электронных ушей, причем еще при Усатом, и как-то все это в природе осталось – под кустами и деревьями. Только все мочалой, конечно, обросло. Без мочалы-то никуда.
Тут одна из дорог-то и есть – мы прямо к Евсюкову по ней доедем.
Прямо отсюда. Только поезда подождать надо.
– А станция-то где? – спросил недоверчивый Гольденмауэр.
– А зачем тебе станция? Билеты брать? – резонно спросил Рудаков и лег под кустом, раскинув руки.
Синдерюшкин свернул козью ножку, больше похожую на фунтик^2 с семечками, и улыбнулся.
– Хорошие тут места. Я бы поселился тут – кролей бы разводил.
Впрочем, кроли-то гордые животные. Я вот жил в Литве, кролей разводил. Там, знаете, настоящие кролики-националисты были, лесные братья.
Синдерюшкин замолчал и затянулся козьей ножкой, и мы поняли, что настал час поучительной истории.
И он рассказал нам историю про литовского кролика.
Итак, жил на свете один Кролик. Это был толстый упитанный Кролик.
Кролик был по национальности литовцем. Так по рождению, а не потому, что его предки жили там до 1939 года. Весил литовский Кролик полцентнера. За день этот Кролик съедал мешок травы.
Но пришла пора, одинаково печальная для всех пушных и непушных зверей. Пришла пора его самого съесть. Надо сказать, что Кролик – не кабан, его не режут, а бьют по носу. Сильно бьют кроликов по носу, и оттого жизнь их истончается.
Это очень неприятное обстоятельство в их жизни, как ни печально мне это и грустно рассказывать. И тогда мне было тоже очень грустно, переживал я, хотя был уже не совсем мальчик.
В ночь перед казнью Кролик проделал дырку в загоне и бежал. Его пытались остановить, но он бросился на хозяина, белорусского человека, оккупанта, последовательно проводившего геноцид литовских кроликов. Он бросился на него и стукнул врага головой в нос. Потом он полз как солдат-пластун, он прижимал уши и поводил носом как сапер, потом он бежал, подкидывая задик как трофейщик, и, наконец, несся, как иные кавалерийские скаковые кролики.
