Двигатели бэтэров работают, и мы надеваем на выхлопные трубы варежки и шапки, чтобы набрать в них тепло. Выхлоп идет влажный, варежки быстро намокают, но мы все равно натягиваем их на трубы, чтобы пару минут погреть руки в вонючем бензиновом выхлопе.
На железнодорожной насыпи за рельсами лежат наблюдатели. Иногда пули ударяют в рельсы, и тогда раздается мелодичный звон, словно какой-то безумец звонит в колокол посреди всего этого бардака.
Через головы артиллерия бьет по белеющим в Грозном девятиэтажкам.
Хавать нечего. Забиваем пустые желудки папиросным дымом, от этого голод кажется не таким сильным. Пиноккио разламывает ногой снарядный ящик и кидает доски в костер. Это последний. Дров больше нету.
– Дай закурить, – хрипло просит он.
Я достаю из нагрудного кармана размокшую пачку, пытаюсь вытряхнуть из нее папиросу. Долго не удается. Кожа на кистях растрескалась до самых костей и сочится лимфой. Шерстяные перчатки пропитались коростой насквозь, я их не снимал уже несколько недель, и они фактически вросли в мясо. Оторвать их можно теперь только с кровью.
Я и не отрываю. Лишь иногда мажу поверху свиным салом, мне выдали кусочек в медвзводе, но это плохо помогает. Каждый раз думаю, что по уму надо бы это сало сожрать, но там и жрать-то особо нечего – грамм тридцать, все черное, в земле. Гниют все, у каждого что-то подобное.
Наконец мне удается выбить папиросу из пачки. Пиночет сжимает ее грязными руками, прикуривает и заходится в кашле. Его колотит крупная дрожь.
– Пинча, ученые говорят, что от курева становится только холоднее.
Смола забивает сосуды или что-то в этом роде.
– Брехня, – хрипит Пиночет. – Попробовали бы эти ученые полдня потрястись на броне под мокрым снегом. Мне от курева теплее.
Особенно когда жрать нечего.
Догорают последние доски. Тепла больше не будет.
– Сегодня шестое число. Рождество, – говорит Старый после долгого молчания. – Снег пошел. Прямо как у Шевчука в песне. В эту войну снег выпал тоже только на Рождество.
– Ну и что? – спрашиваю я.
– Да ничего, – говорит Старый. – Пошел снег, а мы опять входим в
Грозный.
Он встает, отворачивается от костра и мочится под ноги Мутному.
Мы протягиваем к углям грязные растрескавшиеся пальцы.
Снайпер, сука, все-таки попадает. Отрывает одному парнишке ногу – пуля вошла сбоку между суставом и коленной чашечкой.
Он где-то рядом, за насыпью, но засечь его никак не получается. Кукс пробовал закрыть дырку бэтэром, но его вскоре пришлось убрать – снайпер бьет по колесам. Одна пуля пробивает резину насквозь и застревает в протекторе на выходе. Кукс пытается вытащить ее пассатижами, но они соскакивают с заостренного кончика. Он так и ездит с пулей в колесе, и на большой скорости она образует светящийся желтый круг, как если бы покрутили зажженной сигаретой в темноте.
