– Вы знаете, как она умерла?
– Да, прочел совершенно случайно два дня назад в газете, которую мне принесли с опозданием. Печальная неожиданность. Как дурной сон, – ответил Арменголь. У него были желтые, похожие на кукурузные зерна зубы, севший от вина, сигарет и профессиональной деятельности голос и странный, настороженный взгляд отшельника.
Он поднес стакан ко рту и снова выпил. Затем прикурил сигарету и с наслаждением затянулся. Он был из тех курильщиков, глядя на которых тоже очень хочется закурить.
– Кто вам рассказал обо мне?
– Лейтенант, ведущий дело. К вам еще не приходили из полиции?
– Приходили. В институт, где я работаю. По крайней мере, человек был тактичный, – уныло сказал он. – Я решил, на этом все и закончится.
– Все только начинается, – разуверил его Купидо.
Арменголь несколько секунд молча смотрел на сыщика сквозь медленно ползущий к потолку сигаретный дым, думая о том, как следует понимать эти слова. Затем с вызовом произнес:
– Для вас всех я прекрасный подозреваемый: я одинок, одержим ею, и у меня достаточно причин ее ненавидеть.
«Да, выпил он прилично, раз говорит такое», – подумал Купидо, глядя на остатки вина в бутылке.
– Как давно вы ее не видели?
– Давно, очень давно. С самого начала года, наверное, шесть или восемь месяцев. У меня оставались кое-какие ее вещи, я позвонил ей, хотел вернуть. Потом мы не виделись. Это она нарисовала – единственная ее вещь, которую я храню, – сказал он, показав портрет, на котором выглядел лет на десять моложе.
– Это ее работа? – переспросил Купидо.
– Да. Кажется, что я моложе на десять лет, – ответил Арменголь и добавил: – Теперь я уже совсем не тот.
Иногда Купидо задавался вопросом: что толкало некоторых из его клиентов откровенничать с ним – с чужаком, которого они едва знали, – безо всякой тени смущения, как перед священником; что заставляло их раскрывать ему душу, – будь они жертвами абсурдного мошенничества или адюльтера, – ведь о таких вещах часто не рассказывают даже самому лучшему другу. Купидо пришел к выводу, что это происходит оттого, что частный детектив безразличен к морали, а иногда и к законности порученных ему дел, он никогда не ведет себя ни как судья, ни как священник: не обвиняет и не принуждает к раскаянию. Сыщик лишь слушает, соглашается и, как проститутка, выполняет все требования клиента. Всегда, когда ему хорошо платят, конечно.
– Когда она меня оставила, я понял, что старею, – продолжал Арменголь.
