— Хочу проследить аналогии. И понять: сколько времени продержатся большевики?
— Если они заключат мир и осуществят Декрет о земле… дадут землю и волю — такая власть будет вечной.
Бульба удивился и спросил, казалось, с угрозой:
— Ты что? Вступил в их партию?
— Нет. Пока что не вступил.
— Черт с тобой. Вступай. Разрешаю. В свою партию не буду агитировать, пока не встану во главе ее. Дерьмовые у нас лидеры. Кретину Керенскому большевики гениально саданули солдатским сапогом под зад.
Вылетел как пробка. Так ему, идиоту, и надо. Я что ему говорил? Делай меня министром внутренних дел — я тебе наведу порядок. Так он даже полковника пожалел. А потом ждал от меня поддержки. А вот тебе, — Бульба сложил кукиш. — Свистун! Институтка! Педераст!
Богунович слышал раньше о его беседах с бывшим премьером и не очень верил в эти байки. А тут поверил. Если они с Керенским действительно старые знакомые, то Назар Любецкий, бесстрашный террорист, мог сказать что угодно, мог потребовать у лидера своей партии любой пост.
— И как бы ты наводил его, порядок? Вешал бы?
Бульба ответил с шутливым укором:
— Свинья ты, Сергей. Пьешь мой коньяк и думаешь обо мне как о Муравьеве. Никак бы я его не наводил — и был бы порядок. Порядок там, где его никто не наводит.
— Значит, анархия — мать порядка?
— Не повторяй чужие слова. Анархистом меня назвала твоя мадонна в шинели. Легко отдалась?
Больше всего Богунович не любил пошлости в мужских разговорах о женщинах, даже окопная жизнь не испортила его; пошлость по отношению к Мире особенно задела. Опасаясь, как бы Бульба не сказал чего-нибудь похуже, деликатно попросил:
— Не нужно, Назар. Я люблю эту женщину. Она — моя жена.
Бульба-Любецкий удивился:
— Нет, ты это серьезно? Женился? В наше время! Идиот!
— Чем худо наше время? Кончаем войну. Начинаем новую жизнь.
— Легко ты ее кончаешь, войну-то. И что думаешь делать в этой новой жизни?
— Поедем куда-нибудь в наше белорусское село и будем учить детей. Крестьянских детей. Сеять разумное, доброе, вечное.
Бульба всмотрелся в него, недоверчиво спросил:
— Ты издеваешься надо мной?
— Абсолютно серьезно.
Хозяин налил коньяку и, не предлагая, за что выпить, минуту молчал, всматриваясь в камин, потом поднялся, не торопясь, бросил в огонь одно, другое березовые поленья, оттуда, от камина, сказал;
— Завидую я тебе, Богунович. Цельный ты человек. А я… я сломан. Душевно. Я когда-то тоже любил. Ее замучили, сволочи. В тюрьме. Умерла от чахотки. Нет! — сказал решительно, упав на турецкий пуфик. — Я не готов учить детей. Мне хочется еще почистить мир от дерьма маузером и пулеметом. Нет. Я не убийца! Я ассенизатор. Выпьем. За тебя. И за нее. Она колючая, как ерш, но… В конце концов, каждый защищается как умеет.
