Прошло почти полчаса этой жуткой карусели под аккомпанемент оглушительного рева и свиста, но вот суденышко с белой рубкой и широкой белой полосой вдоль бортов, так четко различимое на фоне черной воды, сделало последний оборот и исчезло в клокочущей пене на дне водоворота. Я не мог даже в бинокль рассмотреть, что происходило с "Дафни" в этом бурлящем и кипящем котле.
Через полчаса с небольшим рев стал стихать, воронка уменьшаться и мелеть, а еще через сорок минут море было покрыто обычной "сечкой", мелкими, острыми всплесками. На поверхности не было никаких следов, вероятно, обломки "Дафни", как и другие плавучие предметы, захваченные водоворотом, унесло течением.
Обменявшись несколькими словами, мы решили продолжать свой путь в Будё и ничего не сообщать полиции. Мои спутники, конечно, догадывались, что дело тут нечисто, но, как большинство простых людей, предпочитали обойтись без вмешательства официальных органов власти. Да и что мы могли рассказать? Что нас преследовали неизвестные, обстреливали наше судно, а мы заманили их в смертельный водоворот? Рано или поздно обломки "Дафни" будут обнаружены, возможно, прояснится и судьба Генрика. Кристенсен решил не впутываться в темное дело.
Мы распрощались на причале порта Будё, не глядя друг другу в глаза. Олаф остался на судне, Уде отправился за покупками, а я вернулся к своему гостеприимному хозяину-пенсионеру, чтобы поблагодарить его за приятный отдых. Вечером я вылетел через Тронхейм, Осло и Стокгольм в Хельсинки, а в полдень следующего дня уже был в Москве.
12
И, оправясь от испуга,
гостя встретил я, как друга.
Э.По
Такие лица всегда вызывали у меня чувство антипатии. Далеко друг от друга расставленные глаза зеленовато-серого оттенка, приплюснутый, с острым кончиком и широкими ноздрями нос, напоминающий на скуластом лице клюв совы, тонкие губы, низкий, несмотря на залысины, лоб... Было в этом лице что-то татарское. Может быть, во мне говорила память предков, "столетиями изнывавших под татаро-монгольским игом", как писали учебники истории. Или это сказывались какие-то забытые детские впечатления? Как бы то ни было, человек, сидевший напротив за письменным столом и бывший моим непосредственным начальником, которому я комментировал свой только что составленный отчет, не внушал мне ни доверия, ни уважения, не вызывая никакого желания продлить нашу беседу хоть на секунду дольше необходимого времени.
Все в наши дни меняется быстро. За время моего отсутствия по случаю пребывания в заграничной командировке произошли существенные, говоря бюрократическим языком, "кадровые сдвиги". Но дела продолжались, только вели их теперь другие люди. О моем новом начальнике я кое-что слышал. Это был типичный "парашютист", работник аппарата, переведенный к нам после сокращения в высших сферах. Имея слабое представление о специфических тонкостях нашей работы, он зато достаточно поднаторел в закулисных интригах и "борьбе за выживание". Я надеялся, что у него хватит ума не совать палки в колеса исполнителям, предоставить ведение дела тем, кто занимался им с самого начала. А он пусть себе стрижет купоны и пожинает лавры в соответствии с негласной системой распределения наград по должностям, когда матрос, закрывший пробоину собственным телом, получает медаль "За трудовое отличие", а капитан, чуть не посадивший корабль на скалы, золотую звездочку Героя.
