Сегодня та история повторяется. Американцы снова выбирают февраль — наименее знойный в тех местах. Они снова поставили на блицкриг. Счет тех 3-4 недель уже пошел, вот почему Клинтон сказал, что тысячелетняя традиция — во время Олимпийских игр не ведутся войны, ему не помеха для бомбежек Ирака. Затяжка на срок Олимпийских игр без иракцев уничтожит американскую группировку, разорит американскую казну. Иракцам надо перетерпеть не более 3-4 недель. Уже сегодня американцы признали, что им не продержаться более 3-5 дней.
И что дальше? Ни одного военного американца, даже под флагом ООН, не возвращать в Ирак ни в каком качестве. Предъявить ультиматум Штатам: или с нас снимаются все санкции, или мы втянем США в позорную затяжную войну, как сделал это когда-то Вьетнам. Американцы могут выиграть любой военный блицкриг, но американцы не выдержат ни одной затяжной, длительной войны. Ни с точки зрения географической, ни с точки зрения особенностей своей подготовки, ни с точки зрения экономической, ни с точки зрения политической и позиции Западной Европы, Японии и России. Кубу, которая у американцев буквально под носом, они ненавидят самой лютой ненавистью, даже большей, чем Ирак и Хусейна, но не оккупировали они ее в течение уже 30 с лишним лет только потому, что там, и они это точно знают, у них блицкрига не получится, а получится затяжная война. На Кубе, как сами американцы подсчитывали, они потеряли бы в двадцать раз больше солдат, чем во Вьетнаме, миллион — такова цена была бы оккупации Острова Свободы. Я несколько раз бывал на Кубе по приглашению министерства обороны Кубы — свидетельствую правильность американских расчетов-подсчетов.
Денис Тукмаков ФИЛОСОФ ТРИДЦАТОГО ВЕКА
КОГДА ЖИВЕШЬ ради каждого человека на Земле, ничто не ранит душу сильнее, чем людское забвение. В час сотворения великого учения зависть знающих мужей разрывает сердце. Принося людям спасение, больнее всего ударяешься об их равнодушие.
Закройте глаза, вообразите отверженного философа. Вот он ступает, седовласый, грузный, уставший. Его невидящий взгляд вперился в дорожную пыль, его губы упрямо сжаты. Он что-то объясняет сам себе на руках, голос его молчит, ведь никто не слушает. Его одежда поистрепалась, его слова стерлись из памяти последних слушателей. Но идеям своим он будет верен до конца, они — все, что есть у философа.
Вчера он выступил на залитой солнцем рыночной площади родного города перед народом, его не поняли, забросали гнилью и камнями. Сегодня утром он, задыхающийся в дыму, выхватил из костра последние, еще не тронутые огнем страницы своей рукописи, приговоренной к сожжению судом инквизиции. Час назад он в приступе гнева разорвал векселя кредиторов в клочья и прогнал их, зайдясь в чахоточном кашле. Отверженный философ шагает сквозь века, всегда неизменный — взгляд внутрь себя, губы обкусаны — его захлестывают идеи и не находят выхода.
