До ракетно-бомбового удара оставались считанные секунды. Надо было бежать, спасаться. Значит, вновь долгие дни и недели поиска, засад. Значит, вновь потопленные корабли и выброшенные на пляж детские трупы… И, стиснув зубы, спецназовец схватил вторую «Стрелу». Это было безумие, но прямо из глубины комнаты какого-то санатория, чтобы точно избежать засветки солнцем, капитан выполнил запуск. Он знал, что в таком замкнутом пространстве будет неминуемо обожжен пламенем стартового двигателя, что в случае повторного промаха у него не останется ни одного шанса выжить. Но он был спецом и не умел отступать… Ракета метнулась к серо-зеленой туше грузинского штурмовика — и через мгновение в ослепительной вспышке отправилась в ад черная душа черного полковника…
Больше никто не топил корабли с беженцами.
…Капитан тоже проходит по делу. Его тоже должны арестовать.
Самое тяжелое чувство для спецназовца — это бессилие. И в том, что случилось с полковником Павлом Поповских, это чувство угнетает более всего. Это у американцев за загнанным в горы Рэмбо приезжает представитель Пентагона, а за полковника разведки отвечает нанятый все тем же Пентагоном адвокат. У нас же всесильные на войне, под огнем спецы оказываются абсолютно беззащитными против любых провокаций в мирной жизни. Государство, армия требуют от них постоянной готовности к самопожертвованию, подвигу и тут же безразлично отдают этих людей в застенки, в тюрьму по самым надуманным обвинениям. Студент юридического института, практикующийся на прокурорского следователя, с легкостью может парализовать боевую подготовку целого батальона спецназа, терзая многочасовыми допросами его офицеров. Но ведь в бой, в огонь государство пошлет не прокурора, а комбата… Я против того, чтобы в стране были касты «неприкасаемых» для закона людей, хотя они давно существуют. Кто из прокурорских посмеет, предположим, хотя бы допросить, не говоря уже о чем-то ином, Березовского, Гусинского, Чубайса, Дьяченко?
Я лишь за то, чтобы люди, проверенные войной, доказавшие свою верность присяге, долгу, Родине, были надежно защищены от недоказанных, надуманных обвинений. Чтобы на страже их чести, их интересов стояли не истерзанные следствием родные, не верные друзья, а государство, министерство обороны, которые сегодня бесстыдно и безразлично сдают этих людей, заранее списывая их в отходы, отрекаясь от них, безмолвствуя.
Когда-то закончится это следствие, и Павел Поповских выйдет на свободу. Забудется весь кошмар и ужас прожитых недель. Но останется на сердце незаживающая рана. Нет, не от обиды за себя. Он крепкий, он выдержит. Душу будет терзать горечь того, что созданный им совершенно новый боевой механизм — удивительный сплав разведки, спецназа, политики, идеологии, теперь оболган, заморожен, невостребован. Как сохранить его, как спасти?
