Пот, обильно выступивший на его лице, на ощупь был холодным как лед.
Вытащив из револьвера гильзы, он достал приспособление для скоростной подачи патронов, вставил его в паз, щелкнул держателем и закрыл барабан.
- "Вернись к пославшему тебя", "Подозрительные умы","Сдавайся!"
Гарри ощутил острую тоску по простым, прямолинейным и ясным, как божий день, злодеяниям, описанным у братьев Гримм, типа зловредной королевы, с аппетитом съевшей сердце дикого кабана, думая, что это сердце ее падчерицы Белоснежки, которую из зависти к ее красоте приказала убить.
Конни подняла голову и взглянула на лежавшего подле нее Гарри. Он был весь обсыпан белой пылью, щебнем и блестевшими на солнце осколками стекла. Такое же зрелище, несомненно, представляла и она сама.
Конни знала, что он воспринимает все происходящее иначе, чем она. Гарри нравилось быть полицейским; полицейский в его понятии олицетворял собой справедливость и законопорядок. Нечто, граничащее с ненормальным, как в данном случае, сбивало его с толку, мучило и огорчало, так как восстановить справедливость можно только действием, равным по качеству злу, творимому преступником. Восстановить же в полном объеме справедливость для людей, ставших жертвами маньяка-убийцы, который не чувствовал даже раскаяния по поводу содеянного или страха перед возмездием, представлялось ему совершенно невозможным.
Снова раздался голос маньяка:
- "Длинноногая девушка", "Я страдаю", "Не любн меня, крошка!"
Конни прошептала:
- "Не люби меня, крошка!" - это не Элвис Пресли.
У Гарри поползли вверх брови.
- Что?
- Это песня Макдейвиса, черт его дери.
- "Рок-а-хула, бейби","Дождь в Кентукки", "Горящая звезда", "Мне так тяжко!"
Голос маньяка доносился откуда-то сверху.
Не выпуская из руки револьвера, Конни осторожно привстала с пола. Посмотрела сначала в просвет между коробками, затем поверх них.
В дальнем конце комнаты, в углу, в потолке был открыт люк. В него вела складная лестница,
- "Огромный ломоть любви", "Быстрей целуй меня", "Гитарист".
По этой лестнице на чердак вскарабкался человек, по природе своей хуже блевотины самой последней собаки. И дразнил их оттуда, из черного провала люка.
Ей не терпелось добраться до этого подонка и размозжить его поганую черепушку, что, строго говоря, значительно отклонялось от необходимых и достаточных полицейских мер по обузданию преступника, зато шло явно от сердца.
Гарри заметил люк одновременно с ней и, когда она поднялась во весь рост, пошел с ней рядом. Она вся напружинилась, готовая броситься на пол, как только из люка выпадет новая граната.
