Длинные черные волосы девушки, свободно падяющие почти до талии, придерживал только узкий ремешок на лбу. Глаза ее были закрыты, руки свободно повисли вдоль тела, тонкое бледное лицо ничего не выражало. Раскачиваясь из стороны в сторону, она пела какую-то нескончаемую песню на древнем языке, неизвестном почти никому из живущих.
И, казалось, не было в мире больше ничего, кроме этого тихого, нежного, душу и кровь леденящего пения.
Мужчина был высок и крепок. Возраст его трудно было определить, но до старости ему явно еще далеко. Светло-русые волосы и борода придавали ему сходство с древним викингом. Ярко-синие глаза смотрели твердо и осмысленно. В противоположность девушке, он был неподвижен, только его руки, тонкие и белые, двигались в такт его пению. Одну за другой они сплетали и завязывали в узлы какие-то разноцветные веревочки.
Этот странный обряд продолжался бесконечно долго. Наконец, резким, точным движением мужчина связал концы веревочек крепким узлом и швырнул их в жаровню. На краткий миг вспыхнуло яркое голубое пламя, потом все погасло.
Только луна по-прежнему плыла над миром, да еще людям, чьи судьбы сплелись сейчас колдовским узлом, не дано было спать в эту ночь.
Катя Ключевская не спала, хотя было далеко за полночь. Только что ей позвонил Вадим. Уж чем-чем, а временем он никогда не стеснялся. Катя не сердилась на него. Она была влюблена, и этим все сказано. Мир казался ей прекрасным, а будущее представало в розовом свете.
Всегда, сколько Катя себя помнила, в доме звучал голос Окуджавы, призывающий всех присутствующих срочно взяться за руки. Катины родители были типичными «шестидесятниками». Они познакомились на вступительных экзаменах в институте, а поженились на следующий день после получения диплома. Обожали выезды на природу с гитарами и палатками, бесконечные посиделки на кухне, разговоры о политике и литературе (в основном, не одобряемой официально). Несмотря на прожитые вместе долгие годы, родители восторженно и влюбленно смотрели друг на друга, и не менее восторженно, но с некоторым удивлением — на подрастающую дочь. Катя уродилась, что называется, ни в мать, ни в отца, и скоро начала смотреть на них как на любимую, знакомую, вдоль и поперек прочитанную книгу.
И только один раз Катин отец по-настоящему удивил ее. Это случилось очень давно, в конце 79 года. Москва готовилась к новогдним проаздникам. У Кати они всегда ассоциировались с запахом мандаринов, шуршащей елочной мишурой, бутылками шампанского для взрослых, а главное, с тем особенным, радостным, поредновогодним возбуждением. И вдруг по телевизору проскочило короткое, неявнятное сообщение о вводе советских войск в Афганистан. Катя даже испугалась, когда увидела неподвижное, окаменевше лицо отца.
