– Ахай-яа-а! Кхр-ра! Кхр-ра! – дикие вопли заглушили мелодию пеана.
Из балки неподалеку от дороги выметнулись всадники. Горяча коней, они мчали на караван, охватывая его дугой. Одетые в звериные и бараньи шкуры мехом наружу, они показались перепуганному до икоты Аполлонию чудищами Гекаты[178], тем более, что впереди звероподобных всадников бежали огромные псы.
– Разбойники! – рапсод соскочил на землю и потянул за собой купца, потерявшего дар речи; они спрятались под повозку.
И вовремя – в воздухе густо замелькали стрелы. Разбойники стреляли на скаку, целясь в наемных гиппотоксотов.
Вопли нападавших не смутили бывалых воинов. Повинуясь приказу начальника охраны, миксэллина, в жилах которого текла кровь воинственных саев, гиппотоксоты сомкнулись, прикрываясь круглыми щитами. Так они и ударили в середину дугообразного строя разбойников – плотно сбитой массой, ощетинившись короткими копьями. Под их натиском разбойники разлетелись, как осенние листья, взвихренные ветром. Пали убитые, лошади без седоков разбежались по степи. Эта маленькая победа воодушевила гиппотоксотов, и они обрушились на левый фланг разбойников. Закипела сеча – в ход пошли мечи и боевые топоры.
И все же перевес разбойников был чересчур внушителен. Вскоре почти все гиппотоксоты полегли в жаркой схватке. Кое-кто из них сдавался в плен, пытаясь сохранить жизнь, но обозленные отпором разбойники убивали всех подряд.
Только гордый потомок саев, миксэллин, и остался в живых. Его конь был изранен стрелами, и начальник охраны, на скаку перепрыгнув на лошадь без седока, умчался в степь. Разбойники не стали его преследовать, а занялись грабежом повозок каравана.
– Фат, поди сюда! – позвал главаря один из них.
Угрюмый пегобородый великан подъехал к передней повозке. Там уже собрались его гогочущие подручные. Действо, представшее перед его глазами, вызвало на широком, грубо высеченном лице великана кривую ухмылку.
Возле повозки сидели псы разбойников, мохнатые широкогрудые зверюги, помесь волков и боевых собак персов. А внутри образованного ими круга стояли двое: посеревший от страха толстяк-купец и кифаред, который наигрывал какую-то заунывную мелодию и пел дребезжащим дискантом.
– Кто вы? – басом спросил Фат на смешанном скифо-сармато-эллинском наречии, распространенном в степях.
– Я бедный странствующий кифаред, – с достоинством ответил ему Эрот, кланяясь. – А он, – показал на Аполлония, – купец, хозяин этого каравана.
