Так вот, поднялся Всеволод Иванов в президиум, любезно пожал мне руку и сказал очень яркое одобрительное вступительное слово о моей книге. Вот так, живешь и всю жизнь учишься у людей благородству... Выступало много писателей: Тендряков, Каверин, Лев Славин, Овечкин, Кетлинская, Михалков, критик Тамара Трифонова. Выступали изобретатели... Все как сговори-лись да, роман критичен, но его критика направлена против бюрократии, мешающей прогрес-су, его критичность следует в фарватере, заданном XX съездом, отвечает его духу... И еще добавляли: "Против могут быть только "Дроздовы"" (бюрократ из моего романа). "Дроздовы" молчали пока... Все шло хорошо, и Симонов, сидя рядом со мной, кивал головой, одобряя, как все развивается. Нужно было сохранить тот коридор, ту брешь, которую пробил этот роман в унылой и часто фальшивой печатной массе. Мой "Не хлебом единым" жил уже вне меня.
А потом на сцену вышел Константин Георгиевич Паустовский. Я чрезвычайно уважал и сейчас уважаю этого человека и писателя. Но должен сказать, что еще в те времена, когда он приносил свои рассказы в "Комсомольскую правду", я замечал в нем некоторую, очень приятную кстати, инфантильность. Он был так непосредствен - этакое старое дитя, - и не чувствовалось в нем того тормозящего жизненного опыта, который должен контролировать каждое наше слово, каждый поступок. Его наивность, кстати, никому не приносила вреда, и мы, молодые работники "Комсомолки", с удовольствием читали его рассказы.
И вот тут, обсуждая мой роман, он вдруг "осадил" выступавших до него: "При чем тут XX съезд! Что вы тут говорите! Дудинцев правильно выдал этим бюрократам, завесил им..." Я не цитирую, а лишь излагаю по памяти.
Галерка, переполненная молодежью, - кстати, молодежь, видимо, представляет собой наиболее легкий материал, всегда в залах как бы всплывает, занимая места на самом верху, - тут же, как только Паустовский произнес эти слова, подняла крик, свист, затопала ногами и захлопала в ладоши. Константин Георгиевич, почувствовав контакт с молодежью и поощряемый ею, давай еще больше развивать эту мысль. Он рассказал о том, как ездил с "дроздовыми" в круиз по Средиземному морю, какие они все неграмотные и некультурные, прямо медведепо-добные со своими толстыми затылками... И все это он напрямую связывал с моим романом: здорово, мол, молодец Дудинцев, открыл нам глаза на эту страшную бюрократию!
Симонов толкает меня коленом и кивает на тех, сидящих в креслах: у них у всех, как заведенные, забегали в блокнотах золотые перья.
