Настя добрела до угла Петровки и Кузнецкого моста и сразу увидела голубые «Жигули» Ольшанского. Нырнув в прогретое нутро автомобиля, она поспешно захлопнула за собой дверь, чтобы не выпустить наружу тепло, и тут же скрестила руки на груди, спрятав пальцы под мышками.
– Замерзла, что ли? – удивился следователь. – Температура же плюсовая. Рано еще мерзнуть.
– Мне в самый раз, – пробормотала Настя, стуча зубами. – Вы не обращайте внимания, я сейчас согреюсь.
– Может, налить?
– Д-давайте, т-только чуть-чуть.
Ольшанский достал из «бардачка» крохотную темно-зеленую бутылочку коньяка «Реми Мартен», явно захваченную из самолета, с какого-нибудь международного рейса, ловко отвернул крышку и протянул Насте.
– Посуды нет, извиняй. Глотни из горла.
Она терпеть не могла коньяк, даже самый лучший, но признавала, что для расширения сосудов и избавления от озноба этот напиток вполне пригоден, поэтому зажмурилась и сделала один приличный глоток. Ела она в последний раз довольно давно, в желудке было пусто, и эффект от единственного глотка не заставил себя ждать. Пальцы потеплели, мышцы спины перестало сводить судорогой, и по ней уже не бегали омерзительные знобкие мурашки.
– Ну как, полегчало?
– Угу. Спасибо, Константин Михайлович. Так что там с окружением Стрельникова?
– Они все кинулись вытаскивать Сергиенко. То есть я имею в виду бывших заместителей Стрельникова, Томчака и Леонтьева. На прошлой неделе их жены дружно выгораживали Любу, а мужья ее преспокойненько подставляли. А сегодня и мужья кинулись вслед за женами. Но, Настасья, тянут они все в разные стороны. И я, честно тебе скажу, совершенно в этом клубке запутался. По-моему, это и есть их цель – заморочить мне голову и окончательно меня запутать. Это говорит только о том, что они знают, кто убийца, и пытаются дружно помешать следствию. Стало быть, убийца из их круга.
Всю дорогу до метро «Семеновская» следователь подробно излагал Насте Каменской расхождения в показаниях свидетелей. Картина получалась действительно какая-то мутная.
На прошлой неделе Вячеслав Томчак говорил Короткову, а затем и следователю о том, что у Любы Сергиенко были очень веские основания ненавидеть свою подругу Милу Широкову. Мила гадко поступила с ней в Турции, когда исчезла, забрав причитающиеся им обеим деньги за месяц работы и не заплатив свою долю за жилье. Не говоря уж о том, что воспользовалась глупой, но вполне типичной мужицкой слабостью и окрутила Стрельникова. Сегодня при повторном допросе Томчак от всего отказался, сослался на эмоциональный всплеск, вызванный внезапной гибелью Милы, вследствие чего он якобы многое додумал, а кое-что и просто выдумал, беседуя с Коротковым и с Ольшанским. На самом деле ничего плохого Люба Сергиенко про свою подругу не рассказывала. А роман Любы со Стрельниковым был и до ее отъезда в Турцию на последнем издыхании. Сам факт ее поездки был воспринят всеми, да и на самом деле являлся изящной и необидной формой полного разрыва. «Я назвал Любашу злопамятной? Да неужели? Ну что вы, это я погорячился, это я под влиянием стресса брякнул. Любочка очень мирное существо, она совершенно не переносит конфликтов и всегда старается как можно быстрее помириться». И так во всем. Все с ног на голову. Или с головы на ноги? Черт его разберет, когда он врал, а когда говорил правду.
