Природный разлад странным образом был созвучен разладу в моей душе. Непогода на сердце была сродни непогоде извне. Тоска, неуверенность и ревность боролись за право царить в моей груди. Я говорила себе, что мне безразличен Сергей и всё, что с ним связано, но сама не верила своим словам. Слишком много воспоминаний нас объединяло.
"Всякая женщина, которая любит художника, обрекает себя на муки, рано или поздно она их испытывает". Заглянув внутрь себя, я поняла, что все три года ожидала чего-либо подобного. В актёрской среде не принято жить с одной женщиной долее двух лет. Сергей был исключением из правил, воспитание и жизненное кредо не позволяли ему заводить интрижки на стороне, что всячески веселило его коллег по цеху, менявших подруг по два раза на дню. Среди театральной публики Сергей был настоящей белой вороной: есенинский мальчик с трогательными взглядами на жизнь, надёжный и искренний.
После болезненного расставания с Игорем, я долго оттаивала в плену Серёжиной доброты. Он действительно пленил, покорил, завоевал и привязал меня к себе. Серёжа был для меня одновременно нянькой, братом, мужем и лучшим другом. С ним я могла говорить о своих проблемах безо всякого стеснения, как с лучшей подругой.
Сергей неоднократно признавался мне: "Ничто так не радует меня, как возможность дарить радость другим". Вот эта особенность Серёжиного характера его и подвела. Я почти не испытывала ревности по отношению к Лиле. Конечно, я отдавала себе отчёт, что эта красивая девушка - серьёзный соперник в борьбе за благосклонность Сергея, но понимала также и то, что никакой борьбы не будет. Я молча отойду в сторону, уступлю дорогу перспективным кадрам.
Мы встретились с Серёжей случайно, в один из тех дней, когда благодаря особенному расположению планет происходят странные вещи. Мы были вместе долгих три года, нас объединяли общие мечты, но все счастливые сны когда-нибудь заканчиваются. Закончился и мой счастливый сон, иллюзия непогрешимости рассеялась, как утренний туман, доверие было растоптано.
Движимая вновь овладевшим мной отчаянием, я взглянула в окно. Широко над домами встала радуга. Вокруг было тихо. На горизонте занимался алый закат. Небо очистилось, на тёмно-синем ковре его мерцал, словно вышитый, нежный овал луны. Завороженная этой необыкновенной тишиной и покоем, я уснула, убаюканная природной негой.
* * *
Следующая неделя прошла под знаком одиночества. Никто меня не посещал, даже Марк. Все больные утром и вечером гурьбой устремлялись к голубому экрану, я была лишена и этого удовольствия. Просить медсестру тащить меня через весь коридор к единственному на этаж телевизору я стеснялась. Радио в палате не было, единственный источник знаний - томик Сэлинджера - был на неведомом мне языке.
