На девушке были платье из дешевой хлопчатобумажной ткани, грубые черные чулки, белые туфли на низком каблуке и чудовищная шляпа без полей. Все это выглядело купленным в захудалой сельской лавчонке — Эллери не припоминал, чтобы подобный хлам продавался даже в магазинчиках Лоу-Виллидж. По-видимому, она ходила за ним в деревушки Фиделити или Шини-Корнерс, что расположены к северу и юго-западу от Райтсвилла. Там все стоило дешевле, и было меньше риска попасться кому-нибудь на глаза. Девушка выглядела робкой, как птица. Она была бледной, несмотря на смуглую кожу, — видно, нелегко ей было в Нью-Йорке. Возможно, это ее первый визит в большой город. Эллери вдруг пришло в голову, что хорошо бы сейчас положить ей на колени какого-нибудь зверька или птичку и еще отправить ее назад в Райтсвилл не в таком нелепом наряде. Но, пожалуй, решение этой проблемы придется отложить до более удобного случая.
— Вы специально приехали в Нью-Йорк, чтобы повидать меня, мисс Эндерсон?
Она внезапно рассмеялась — это походило на птичье щебетание.
— Зовите меня Рима.
— Хорошо. Но что вас рассмешило, Рима?
— Никто никогда не называл меня «мисс Эндерсон».
Когда Эллери повторил первый вопрос, она ответила:
— Мой отец, Томас Харди Эндерсон, часто говорил о вас.
Томас Харди[10] Эндерсон!..
— Городской пьяница. — Рима произнесла определение абсолютно непринужденно. Это был обычный факт, вроде дурной репутации сусликов. Девушка быстро восприняла нравы дикой природы — лань не заботит то, что говорят о ее отце.
— Что же он говорил обо мне, Рима?
— Что вы человек, который всегда стремится узнать правду. Он сказал, что если после его смерти у меня будут неприятности, то я должна обратиться к вам. А у меня как раз неприятности.
— И вы обратились ко мне?
— Да.
Эллери поднялся, задумчиво теребя занавеску.
— Я слышал о его исчезновении, — сказал он, повернувшись.
— Думаю, отец мертв. — Прямота девушки обескураживала. Она не спрашивала об источнике информации Эллери — его осведомленность ее не удивила.
— Очевидно, райтсвиллская полиция тоже так считает.
— Так сказал мне шеф Дейкин. И женщина из газеты. Она мне не нравится, зато шеф очень славный.
— А почему вы думаете, что ваш отец мертв, Рима? Потому что они вам так сказали?
— Я знала об этом до того, как услышала это от них. — Она встала и подошла к окну.
— Что значит «знали до того»? Вам известно что-то, о чем не знают другие?
— Я просто это знаю. Если бы папа был жив, он бы пришел ко мне или прислал письмо. Значит, он мертв. — Рима с интересом смотрела на Восемьдесят седьмую улицу, как будто смерть отца не имела для нее никакого значения. Однако это нельзя было назвать простым любопытством. Интерес к нью-йоркской улице, скорее, был вызван осторожностью. Так воробей вспархивает с тротуара на телефонные провода и оттуда обозревает окрестности, можно ли спуститься на асфальт к крошкам. Не таится ли поблизости какая-то опасность.
