На берег высыпали все, кто мог держать в руках оружие. Но шлюпки противника распределились широким веером, причем с них велся шквальный огонь уже на подходе.
Я тоже схватился было за мушкет, но отец вырвал его из моих рук и прогнал меня и малышей в дом. Я не посмел ослушаться. Судьба маленького раба была ему безразлична, поэтому Иерониму удалось пострелять. А я смотрел издали и завидовал.
Вскоре большинство солдат было перебито, а испанцы высадились почти без потерь.
Они быстро и ловко связали оставшихся в живых солдат, раненых докалывали шпагами, не слушая просьб о пощаде. Особенно усердствовал рыжеусый капрал в черной кирасе и высоком черном шлеме.
Солдаты разбежались по всему острову и принялись стаскивать на берег все мало-мальски ценное. Туда же сгоняли и людей — слуг, рабов, пленных солдат.
К капралу поднесли сундучок с казной. Он недовольно сморщился — сундук не был наполнен доверху.
Часть лодок загрузили вещами, а людей погрузили в остальные. Конечно, испанцам не удалось вывезти все сразу, пришлось сделать несколько ходок. А все, что не удалось погрузить на корабль, они забросали факелами. Густой черный дым взвился над островом.
Месье Жан погиб — в него попала шальная мушкетная пуля...
А под конец этого нашествия случилось и вовсе невероятное и ужасное...
Капрал решил устроить показательную казнь, чтобы окончательно сломить дух сопротивления у островитян. А кто же подходил для такой казни лучше, чем Губернатор города?
Отцу связали руки за спиной и поставили у стены Резиденции. Напротив выстроилось пятеро солдат. Я рванулся к отцу, пытаясь хоть как-то остановить расстрел, но рыжеусый перехватил меня за талию и бросил долговязому кирасиру. А тот крепко взял меня за воротник, словно котенка — не вырвешься, не шевельнешься.
Капрал отдал команду и мушкеты поднялись. Еще команда — раздался громкий залп. Отец упал...
Я собрал все оставшиеся силы, снова рванулся... Но получил прикладом по затылку. В глазах мгновенно потемнело, наступила непроглядная ночь. Ноги подкосились. Больше я не помню ничего...
Микки и Робби поместили на один галеон, а меня с Ронни — на другой. Нас забросили в трюм, залитый прогорклой водой, затхлый и темный, в котором я и пришел в себя.
И мы отправились в дальний и неизвестный путь...
Несколько тяжелых дней прошли почти в полном молчании. Изредка нам бросали корзину с полугнилыми сухарями и с бутылками воды. Еды было слишком мало, чтобы накормить всех, но мы держались. Корабль скрипел, перекатываясь с волны на волну, а мы прислушивались к происходящему наверху. Там раздавались команды на испанском, слышался топот многочисленных сапог, глухие удары от падающих ящиков с ядрами. Это мне объяснял один из пленных солдат, он раньше служил во флоте.
