Эйдриан выключила музыку и поляна резко погрузилась в тишину.
- Маккейн? - Стивен был явно поражен, и не только недавним представлением Эйдриан. - Господи, ты должен мне помочь, она ведьма. Вдвоем мы избавим от нее мир.
- Боюсь, лорд Пембрук, что мир мы избавим только от Вас.
И он отсалютовал ему шпагой. Эйдриан хотела остановить его, но шпаги уже скрестились, и в уши ударил звонкий звук удара металла о металл. Эйдриан хотела прицелиться, но они все время двигались и Маккейн закрывал ей цель.
И вот когда она сумела таки прицелиться, на поляну выехали всадники - Николас и его воины.
- Маккейн!
Голос Николаса раздался как гром среди ясного неба. Тот остановился и оглянулся, а Стивен решил воспользоваться временным замешательством врага.
В тот момент, когда он поднял свой меч над головой, готовый нанести решающий удар, над поляной пронесся звук выстрела.
Удивленный, Стивен Незерфилд опустил глаза на начавшее расползаться по груди кровавое пятно. Он выронил шпагу и поднял полный недоверия взгляд на Эйдриан.
- Как?
- Я же сказала, что я ведьма.
Он рухнул, так более и не промолвив ни слова.
Николас изумленно наблюдал за тем, как Эйдриан хладнокровно убила его лучшего друга. И не мог найти разумного объяснения ее действиям.
- Почему?
Его тихий голос был отчетливо слышен в наступившей тишине.
- Потому что именно он хотел твоей смерти, а не лорд Маккейн, как ты считаешь.
- Он? - Герцог медленно перевел взгляд на тело Стивена. - Этого не может быть.
- Я все объясню тебе по дороге домой. Ты ведь веришь мне, не так ли?
Все собравшиеся выжидающе уставились на Николаса. Его взгляд все еще был устремлен на тело бывшего друга. Потом, так и не посмотрев в сторону Эйдриан, он отвернулся и, вскочив назад в седло, исчез.
Для Эйдриан это стало началом конца.
Эйдриан закончила ремонт к концу ноября.
С того момента, как они вернулись с той поляны, она сказала Николасу всего лишь несколько слов, и те по крайней необходимости. Кристиан полностью поправился, и в течении всего ремонта разрывался между беременной Викторией и Эйдриан, которой стремился всеми силами помочь.
С каждым днем, Эйдриан становилась все угрюмее и угрюмее. Она все больше времени проводила одна, даже взялась за рисование, зная, что тогда ее никто не побеспокоит. Решив нарисовать икону для часовни, она сама поразилась глубокой печали, отразившейся на лице Богоматери.
Так же, Эйдриан осознала, что начала молиться. Она молилась каждый день, прося лишь об одном - чтобы ее отправили назад, домой. Еще больше ее угнетало то, что ее начало тошнить по утрам, а она прекрасно знала, что это означает.
