Караваны ждали с радостным нетерпением, каждый приезд был событием. В подземных копях работали тысячи рабов, за ними надзирали несколько сотен надсмотрщиков – целый обособленный мир, маленькое самостоятельное государство. Даже побольше того, с которого при первых Лаурах началась родина Гвалиора, Нардар. Но даже надсмотрщикам недосуг было ходить по чужим выработкам, знакомиться и любопытствовать, а уж рабам… рабов и подавно не спрашивали, чего бы им хотелось. Где поставили (а то вовсе приковали), там и трудись. Пока не оттащили в отвал… Люди видели каждый день те же самые, давно примелькавшиеся лица. А величайшими новостями были трижды перевранные слухи о драке в забое или о том, что такая-то копь неожиданно начала иссякать.
Поэтому любой караван с волнением встречали все. От распорядителей до последнего замурзанного подбиральщика. Купцы привозили всамделишные, непридуманные новости из внешнего мира – пищу для пересудов до самого следующего лета. Кроме того, у многих где-то осталась родня. И у надсмотрщиков, и у рабов. Удивительно ли, что каждого новичка, будь то каторжник или вольнонаёмный, первым делом буквально выжимали досуха, с болезненной жадностью расспрашивая – откуда, брат? Из каких мест? А о такой-то семье краем уха ничего не слыхал?.. Что??? Повтори-ка?.. Эй, лозоходец, не в службу, а в дружбу! Будешь на девятнадцатом уровне, скажи там, чтобы передали Кривому – у него мать умерла…
Буланую кобылу, на которой ездил Гвалиор, звали Ромашка. Дома он привык к крупным лошадям. К таким, чья холка приходилась ему вровень с глазами, если не выше. Он помнил, как впервые собрался сесть на Ромашку: «Это ж не лошадь, это коза какая-то! Да она, как в седло полезу, вверх копытами свалится…» Мохнатая кобылка в самом деле была ему росточком едва до груди. Однако под весом немаленького всадника лишь устойчивей расставила короткие крепкие ножки – и пошла шагом, рысью, а потом даже галопом! Шустренькая оказалась, выносливая. И очень надёжная. Гвалиор полюбил и зауважал её после того, как однажды весной они вместе чуть не угодили в разлив горной реки, неожиданно вспухшей из-за прорыва ледникового озера высоко над верховьями. Ромашка тогда вовремя почувствовала опасность – и одолела несколько саженей почти отвесной крутизны, спасая седока и себя. С тех пор Гвалиора перестала смущать внешность кобылы: всячески баловал любимицу и ездил только на ней.
Он со всех ног примчался в конюшню и поседлал лошадку трясущимися руками. Дядя Харгелл отдаст ему письмо от Эрезы, он сразу прочитает его… и будет читать снова и снова целую зиму, всякий раз вычитывая нечто новое, сразу не понятое, не замеченное… Уздечка, кусок пушистого упругого меха на спину, пёстрый войлок, седло!.. Вот так всегда – ждёшь, ждёшь, ждёшь. И вдруг то, чего ждал, наступает стремительно и внезапно, и оказывается, что ты его почти прозевал, и надо поспешать бегом, чтобы не опоздать совсем безнадёжно! Церагат и Шаркут со свитой уехали уже далеко, Гвалиор пустился их догонять. Он выехал из ворот шагом, чтобы ради своего нетерпения не мучить Ромашку. Однако она ощутила его состояние и сама прибавляла шаг, пока не побежала семенящей рысцой.
