Ему, собственно, с человеком разделаться и было всё равно что курице голову отвернуть. Все это знали, но пускай лишний раз убедятся, не вредно. Среди кандальников, смотревших на поединок, были закоренелые насильники и убийцы. Но были и такие, кто крысу-то, повадившуюся в забой, камнем пришибить не мог…
Волк легко отступил, чтобы не замарать новые кожаные штаны. Мал-Нахта захлебнулся кровью и свалился набок, утрачивая достоинство, которое силился сохранить. Тело, уже не направляемое гаснущим сознанием, забилось некрасиво и непристойно. Перерезанные сосуды струями и брызгами извергали из него жизнь. Потом алое биение начало утихать и наконец совсем успокоилось. Руки, вскинутые было к шее, вытянулись, из них ушёл суетливый судорожный трепет. Лицо вельха, перекошенное внезапной гримасой изумления, ужаса, смертной муки и понимания конца, стало разглаживаться. Пока не застыло, вновь сделавшись красивым, спокойным и чистым…
Волк нагнулся и вытер клинок о тряпьё его одежды, где оно осталось не заляпано кровью.
– Убрать падаль! – распорядился он громко.
Двое служителей из тех, что сбрасывали мёртвых в отвалы, взяли называвшегося Мал-Нахтой за руки и ноги и равнодушно закинули в тележку – неестественно податливое тело сложилось в ней так, как никогда не сложилось бы живое, имеющее потребность дышать. Надсмотрщики немедля погнали толпу кандальников дальше, через большой подземный зал, к следующей дудке, к деревянным ступеням… в новые выработки и забои. Зашаркали по мосткам бесчисленные босые ступни, потащились, брякая, ножные цепи опасных, и кто-то первым завёл известную всему руднику Песню Отчаяния.
Не ждите, невесты! Не свидимся с вами:
Живыми уже не вернёмся домой.
Сокрытые камнем, ушедшие в камень,
Мы избраны вечной Хозяйкою Тьмой.
Она нам постелет роскошное ложе,
Подарит, лаская, прекраснейший сон —
Что странником неким, случайно захожим,
Последний привет будет вам донесён…
Гвалиор угрюмо шагал вдоль вереницы рабов, держа наперевес короткое, с толстым древком копьё… когда его отточенный службой взгляд выхватил в безликой, равномерно колышущейся толпе ещё двоих старых знакомых. У одного в бороде и волосах, чёрных от природы, было полно седины, а обе ноги отсутствовали ниже середины голени – с того места, где у него, Гвалиора, начинались сапоги. Второй был молодой дикарь из племени веннов, ровесник и бывший друг Волка. Такой же рослый и широкоплечий, но, в отличие от Волка, не наживший на костях мяса и жирка – лишь кандалы опасного. Он тащил безногого на закорках, и тот, держась за его плечи, вовсю венна ругал.
