– Не все, – вышел вперед молодой человек, высокий и стройный, с заплетенными в косу темными волосами под бронзовым шлемом. – Но и тех, кто дезертировал, тоже нельзя упрекать.
– Брось, Пинар, – проворчал кто-то. – Сколько можно талдычить об этом.
– Нет, я скажу. Наш ган – свинья. И хуже того – он никуда не годится. Но вы, разбегаясь, лишаете своих товарищей последней надежды.
– У них и так никакой надежды нет, – сказал светлоусый. – Будь у них хоть капля разума, они ушли бы с нами.
– Нельзя думать только о себе, Дориан, – мягко сказал Пинар. – Когда начнется битва, гану Оррину придется забыть о своих дурацких правилах. Все будут слишком заняты, чтобы блюсти их.
– Я и теперь сыт ими по горло. Доспехи, которые надо чистить до блеска. Парады ни свет ни заря. Бесконечные марши. Полуночные проверки. Взыскания за небрежно отданную честь, нерасчесанные плюмажи, разго– воры после тушения огней. Он не в своем уме.
– Если тебя поймают, ты будешь повешен, – сказал Пинар.
– Он не посмеет послать кого-то в погоню за нами. Те, кого он пошлет, тоже разбегутся. Я бросил свою усадьбу, жену и двух дочек и пришел в Дрос-Дельнох драться с надирами. А не для того, чтобы драить доспехи.
– Что ж, иди, приятель. Надеюсь только, ты не будешь жалеть об этом всю жизнь.
– Я уже жалею – но решения своего не изменю. Пойду на юг к Хитроплету. Вот настоящий солдат!
– Жив ли еще князь Дельнар? – спросил Друсс.
Пинар рассеянно кивнул.
– Сколько человек осталось на своих постах?
– Что? – встрепенулся Пинар, поняв, что Друсс обращается к нему.
– Сколько человек еще осталось в Дельнохе?
– А тебе-то что?
– Я спрашиваю потому, что направляюсь туда.
– Зачем?
– Потому что меня попросили об этом, паренек. А я за свои годы, такие долгие, что и счет им потерял, ни разу еще не отвергал просьбы друга.
– И этот друг вызвал тебя в Дрос-Дельнох? В своем ли он уме? Нам нужны солдаты, лучники, копейщики, воины. Мне теперь не до почтения, старик, шел бы ты лучше домой. Седобородых старцев там не надо.
– Говоришь ты прямо, парень, – угрюмо улыбнулся Друсс, – но мозги у тебя помещаются в штанах. Я машу топором вдвое дольше, чем ты прожил на свете, и мои враги давно мертвы – или жалеют о том, что выжили. – Глаза Друсса сверкнули, и он ближе подступил к молодому воину. – Когда ты беспрестанно воюешь сорок пять лет, нужна кое-какая сноровка, чтобы остаться в живых. У тебя, парень, еще молоко на губах не обсохло, и для меня ты безусый юнец. На боку у тебя висит красивый меч, но если я захочу, то убью тебя, даже не вспотев.
