— Что они вам сделали, эти люди, Туберозов и Туганов?
— Ровно ничего.
— Может быть, они прекрасные люди…
— Очень может быть.
— Ну так за что же вы на них клевещете? Ведь это, конечно, клевета?
— Не все, а есть немножко и клеветы!
— За что же это?
— Что же делать: мне надо способности свои показать. За вас, чистокровных, ведь дядья да тетушки хлопочут, а мы, парвенюшки, сами о себе печемся.
Борноволоков вздохнул и с омерзением подписал бумагу, на которой Термосесов строил его позор, Савелиеву гибель и собственное благополучие.
Термосесов принял подписанную ябеду и, складывая бумагу, заговорил:
— Ну, а теперь третье дело сделаем, и тогда шляпу наденем и простимся. Я заготовил векселек на восемьсот рублей и двести прошу наличностью.
Борноволоков молчал и глядел на Термосесова, опершись на стол локтями.
— Что же, в молчанку, что ли, будем играть?
— Нет; я только смотрю на вас и любуюсь.
— Любуйтесь, таков, какого жизнь устроила, и подпишите векселек и пожалуйте деньги.
— За что же, господин Термосесов? За что?
— Как за что? за прежние тайные удовольствия в тиши ночей во святой Москве, в греховном Петербурге; за беседы, за планы, за списки, за все, за все забавы, которых след я сохранил и в кармане и в памяти, и могу вам всю вашу карьеру испортить.
Борноволоков подписал вексель и выкинул деньги.
— Благодарю-с, — ответил Термосесов, пряча вексель и деньги, — очень рад, что вы не торговались.
— А то бы что еще было?
— А то бы я вдвое с вас спросил.
Термосесов, забрав все свои вымогательства, стал искать фуражку.
— Я буду спать в тарантасе, — сказал он, — а то тут вдвоем нам душно.
— Да, это прекрасно, но вы же, надеюсь, теперь отдадите мне мое собственное письмо?
— Гм! ну, нет, не надейтесь: этого в уговоре не было.
— Но на что же оно вам?
— Да этого в договоре не было.
И Термосесов рассмеялся.
— Хотите, я вам еще денег дам.
— Нет-с, я не жаден-с, с меня довольно.
— Фу, какая вы…
— Скотина, что ли? ничего, ничего, без церемоний, я не слушаю и бай-бай иду.
— Так выслушайте же по крайней мере вот что: где бриллианты, которые пропали у Бизюкиной?
— А я почему это должен знать?
— Вы… вы были с ней где-то… в беседке, что ли?
— Что же такое, что был? Там и другие тоже были: учителишка и дьякон.
— Да; ну так скажите по крайней мере, не в моих ли вещах где-нибудь эти бриллианты спрятаны?
— А я почему могу это знать?
— Господи! этот человек меня с ума сведет! — воскликнул Борноволоков, заметавшись.
— А вы вот что… — прошептал, сжав его руку, Термосесов, — вы не вздумайте-ка расписывать об этом своим кузинам, а то… здесь письма ведь не один я читаю.
