— Но позвольте же… ведь я ничему не мешаю.
— Нет, неправда, мешаете!
— Так я же могу ведь исправиться.
— Да не можете вы исправиться, — настаивала хозяйка с нетерпеливою досадой, порывая гостя с его места.
Но Препотенский тоже обнаруживал характер и спокойно, но стойко добивался объяснения, почему она отрицает в нем способность исправиться.
— Потому что вы набитый дурак! — наконец вскричала в бешенстве madame Бизюкина.
— А, это другое дело, — ответил, вставая с места, Препотенский, — но в таком случае позвольте мне мои кости…
— Там, спросите их у Ермошки; я ему их отдала, чтоб он выкинул.
— Выкинул! — воскликнул учитель и бросился на кухню; а когда он через полчаса вернулся назад, то Дарья Николаевна была уже в таком ослепительном наряде, что учитель, увидав ее, даже пошатнулся и схватился за печку.
— А! вы еще не ушли? — спросила она его строго.
— Нет… я не ушел и не могу… потому что ваш Ермошка…
— Ну-с!
— Он бросил мои кости в такое место, что теперь нет больше никакой надежды…
— О, да вы, я вижу, будете долго разговаривать! — воскликнула в яростном гневе Бизюкина и, схватив Препотенского за плечи, вытолкала его в переднюю. Но в это же самое мгновение на пороге других дверей очам сражающихся предстал Термосесов.
Глава двенадцатая
— Ба, ба, ба! что это за изгнание? — вопросил он у Бизюкиной, протирая свои слегка заспанные глаза.
— Ничего, это один… глупый человек, который к нам прежде хаживал, — отвечала та, покидая Препотенского.
— Так за что же теперь его вон, — что он такое сневежничал?
— Решительно ничего, совершенно ничего, — отозвался учитель.
Термосесов посмотрел на него и проговорил:
— Да вы кто же такой?
— Учитель Препотенский.
— Чем же вы ее раздражили?
— Да ровно ничем-с, ровно ничем.
— Ну так идите назад, я вас помирю.
Препотенский сейчас же вернулся.
— Почему же вы говорите, что он будто глуп? — спросил у Бизюкиной Термосесов, крепко держа за обе руки учителя. — Я в нем этого не вижу.
— Да, разумеется-с, поверьте, я решительно не глуп, — отвечал, улыбаясь, Варнава.
— Совершенно верю, и госпожу хозяйку за такое обращение с вами не похвалю. Но пусть она нам за это на мировую чаю даст. Я со сна чай иногда употребляю.
Хозяйка ушла распорядиться чаем.
— А вы, батюшка учитель, сядьте-ка, да потолкуемте! Вы, я вижу, человек очень хороший и покладливый, — начал, оставшись с ним наедине, Термосесов и в пять минут заставил Варнаву рассказать себе все его горестное положение и дома и на полях, причем не были позабыты ни мать, ни кости, ни Ахилла, ни Туберозов, при имени которого Термосесов усугубил все свое внимание; потом рассказана была и недавнишняя утренняя военная история дьякона с комиссаром Данилкой.
