Глава четырнадцатая
Семейная картинка в Мереве
— Однако что-то плохо мне, Женька, — сказала Лиза, улегшись в постель с хозяйкою. — Ждала я этого дома, как бог знает какой радости, а…
— Что ж там у вас? — с беспокойным участием спросила Женни.
— Так, — и рассказать тебе не умею, а как-то сразу тяжело мне стало. Месяц всего дома живу, а все, как няня говорит, никак в стих не войду.
— Ты еще не осмотрелась.
— Боюсь, чтоб еще хуже не было. Вот у тебя я с первой минуты осмотрелась. У вас хорошо, легко; а там, У нас, бог знает… мудрено все… очень тяжело как-то, скучно, — невыносимо скучно.
— Что, Петр Лукич? — спросила Лиза, помещаясь на другое утро за чайным столиком против смотрителя.
— Что, Лизанька?
— Боюсь домой ехать.
Смотритель улыбнулся.
— Право! — продолжала Лиза. — Вы не можете себе представить, как мне становится чего-то страшно и неловко.
— Полноте, Лизочка, — я отпущу с вами Женни, и ничего не будет, ни слова никто не скажет.
— Да я не этого и боюсь, Петр Лукич, а как-то это все не то, что я себе воображала, что я думала встретить дома.
— Это вы, дитя мое, не осмотрелись с нами и больше ничего.
— Нет, в том-то и дело, что я с вами-то совсем осмотрелась, у вас мне так нравится, а дома все как-то так странно — и суетливо будто и мертво. Вообще странно.
— Потому и странно, что не привыкли.
— А как совсем не привыкну, Петр Лукич?
Смотритель опять улыбнулся и, махнув рукою, проговорил:
— Полноте сочинять, друг мой! — Как в родной семье не привыкнуть.
Тотчас после чаю Женни и Лиза в легких соломенных шляпках впорхнули в комнату Гловацкого, расцеловали старика и поехали в Мерево на смотрительских дрожках.
Был десятый час утра, день стоял прекрасный, теплый и безоблачный; дорога до Мерева шла почти сплошным дубнячком.
Девушки встали с дрожек и без малого почти все семь верст прошли пешком. Свежее, теплое утро и ходьба прекрасно отразились на расположении их духа и на их молодых, свежих лицах, горевших румянцем усталости.
Перед околицей Мерева они оправили друг на друге платья, сели опять на дрожки и в самом веселом настроении подъехали к высокому крыльцу бахаревского дома.
— Встали наши? — торопливо спросила, взбегая на крыльцо, Лиза у встретившего ее лакея.
— Барин вставши давно-с, чай в зале кушает, а барышни еще не выходили, — отвечал лакей.
Егор Николаевич один сидел в зале за самоваром и пил чай из большого красного стакана, над которым носились густые клубы табачного дыма.
Заслышав по зале легкий шорох женского платья, Бахарев быстро повернулся на стуле и, не выпуская из руки стакана, другою рукою погрозил подходившей к нему Лизе.
