– Как не слыхать, - я невольно усмехнулась.
– Сильно ли ты удивишься, если я скажу тебе, что сей достойный человек и есть твой отец?
Слов для ответа у меня не нашлось; полагаю, мой глупый вид в полной мере изобличал мое недоумение. Это было все равно как если бы он сказал, что отец мой - святой Никлаус или бедный Герман из деревенской песенки.
Доктор Фауст, герой страшных и потешных небылиц, какие рассказывают зимним вечером за рукодельем! Тот, кто продал душу черту за великую мудрость и колдовское искусство, кто был богословом, а стал чародеем! Тот, кто привораживает девушек и исцеляет юношей от безнадежной любви; тот, кто подарил студентам бочку вина, которая сама выбежала из погреба; кто забросил на вершину сосны несчастного монашка, кто сожрал воз сена у злобного крестьянина, не распознавшего в пешеходе великого мага! Тот, кто за одну ночь переносится в Англию и возвращается обратно, тот, кого принимают князья, желающие позабавиться дивными чудесами…
– Принимали, - прервал мои мысли Дядюшка. - Подымай выше - сам император, бывало, не брезговал… Но нынче ровно неделя, как доктор Фауст скончался. - Он расправил повязку на рукаве и горестно вздохнул. - В окрестностях Виттенберга шепчутся, что душу его забрал черт… пф! Добрые бюргеры, как обычно, заблуждаются. Черт остался на бобах, в тоске и одиночестве, не получив никакого возмещения за дважды двенадцать лет верной службы. Я, право, не думал, что разлука с человеческим существом способна так опечалить. Верь, не верь… Ладно, оставим это. Я обещал рассказать тебе о прошлом.
Он больше не гримасничал, казался слегка захмелевшим и грустным: сидел, наклонясь над столом, прищелкивал смуглыми пальцами в перстнях и время от времени поднимал на меня глаза, подернутые влагой, как бы желая убедиться, что я слушаю. Я снова ничего не сказала. Так он не шутит, не прибегает к аллегории, он говорит всерьез, что я - дочь «великого нигроманта»! И мой рассудок не находит опровержения. Это могло быть… А могло и не быть, ибо нечистый хитер и лжив. Успокойся, Мария, не спеши. Послушаем, что он еще выдумает.
– Ты, вероятно, слыхала, что Фаустов было двое, и оба, разумеется, колдуны и безбожники. А пошло это от того, что самой первой службой, которую я сослужил твоему отцу, было возвращение молодости. Пустяковый трюк, совсем пустяковый. Ослоухие ученики Гиппократа полагают, что для него необходима помощь всех кругов ада, но, по правде говоря, с этим делом способна управиться даже старая глупая ведьма, не совсем еще ослепшая. Когда мы встретились, Иоганну было… впрочем, неважно. Я предупредил, что молодость лишит его докторских степеней и всех привилегий, начиная от университетского жалованья и кончая правом называть своими собственные блестящие труды. И все же он осмелился. - Дядюшка значительно поднял палец. - Да, Мария, он не отказался. Он простился с богатыми пациентами… Надобно тебе знать, что Иоганн был врачом, доктором медицины, как твой наставник. Он покинул стезю богослова отнюдь не по моей вине - это произошло задолго до нашего знакомства…Простился со славой исцелителя, с правом читать лекции - со всем, чего достиг прежде. Никто в Виттенберге, за исключением двух-трех мальчишек-неучей, не признал бы в пригожем молодом человеке знаменитого доктора. Он стал никем, хуже того, самозванцем, «тем, кто нарекает себя Фаустом-младшим». И я скажу тебе, Мария, что Иоганн не жалел о своем выборе. Ему были дороже лишние годы, сила, молодость и ясность мысли, чем доброе мнение ученого мира. Таким он был, твой отец.
