Туман, ничего не видно, кругом гудят теплоходы, им вторят прибрежные бакены и маяки. В тумане мелькают стремительные тени; кто-то на кого-то кричит в мегафон хриплым, сердитым басом. Вахтенный штурман до боли в глазах всматривается в зеленоватый экран радиолокатора и дает короткие, быстрые указания рулевому; капитан стоит рядом, жует давно потухшую сигарету, держит руку на телеграфе, то и дело посылая в машинное отделение тревожные резкие сигналы: «Стоп, машина!», «Задний ход», «Малый вперед!» – и снова: «Стоп!» Проторчав в рубке с час, мы с Виктором переглянулись и ушли в каюту. Там, прислушиваясь к нервным сигналам судов, на ощупь бредущих по проливу, мы достали из чемоданов по фотографии и пришпилили их к стенкам. В каюте сразу стало как-то лучше, – я давно замечал, что в человеческом жилье от присутствия в нем женщины становится уютнее.
...Благополучно миновав проливы, мы вошли в Северное море, и тут шторм, как сказал капитан, «дал нам по зубам». Но он не только «дал», он бьет и бьет нас без устали, не давая передохнуть. Качка. Бывалые моряки говорят, что без шторма скучно и что в этом есть своя прелесть. А я почему-то качку не люблю. Потому, наверное, что еще не настоящий, не «бывалый» моряк. А может, и нет таких моряков вообще?
– Как ты думаешь, – говорю я Виктору, – когда окончится эта мерзкая болтанка?
Жаров не отвечает, и я, вздохнув, переворачиваю страничку, исписанную английскими словами и фразами. Мы оба лежим на койках, я на нижней, он – надо мной, и учим английский язык: еще на берегу было решено, что все свободные часы во время рейса мы посвятим английскому.
Я сказал: «Мы лежим». Но на самом деле мы находимся в постоянном, непрерывном движении. Наши утомленные качкой тела без отдыха ерзают взад-вперед по постелям, встряхиваются и переворачиваются.
Качка. Голова тяжелая, лоб потный, настроение отвратительное. Пять суток почти непрерывной болтанки. А впереди еще Бискай. Пропустит он или нет?
– Сочинил стихи, – сообщает мне Жаров. – Слушай:
В каюте плещет умывальник,
Стучит машина подо мной...
Дальше пока не придумал, но концовка будет: «своею собственной судьбой»... Ничего?
– Превосходно... Только про умывальник как-нибудь так... повыразительнее, – говорю я и закрываю глаза.
Ох, уж этот мерзкий умывальник! Когда судно кренится, он хлюпает, бормочет и чавкает, как десяток голодных свиней. А тут еще машина – один из вспомогательных двигателей судна – расположена как раз под нашей каютой. Она без устали грохочет и стучит.
