Ланни.
Девушка на мониторе.
Она молчала. Говорила мама: о погоде, о последнем собрании женского клуба, о благодарственном письме ей как матери героя, присланном из университета, о проделках кота Сэма, о здоровье отца — она до сих пор любила этого человека!.. А еще о политической ситуации в стране, новом сорте настурции, сеансах тайского массажа, недавнем разговоре с соседкой, повальном увлечении проповедями некоего пастора… И ни слова — о Ланни, о том, как же вышло, что они обе оказались там, в диспетчерской… здесь, на экране.
Как-то Феликс повез Ланни в свой родной поселок, чтобы познакомить с матерью. Девушка долго водила его за нос, отказываясь ехать в самый последний момент, но в конце концов поехала. В длинном, до щиколоток, скромном платье. И старалась вести себя добропорядочно и чинно, но дерзкий хохот так и дрожал в уголках ее ненакрашенных губ. Ночью Феликс практически не сомкнул глаз: мама постелила ей в комнате для гостей, через коридор… и оттуда за всю ночь не донеслось ни звука. Утреннее чаепитие перед отъездом было пыткой, не сравнимой ни с одним экзаменом. А затем, едва зайдя за угол дома, Ланни разразилась-таки смехом и начала очень похоже и довольно язвительно пародировать маму, ее жесты, любимые словечки. Феликс тогда покраснел, развернулся, ушел было куда глаза глядят, потом все-таки проводил Ланни на вокзал и поссорился с ней на целую неделю.
А мама сказала только: «Хорошая девушка…»
И вот она умолкла и посмотрела на Ланни, серьезную — совершенно серьезную! — строгую, прекрасную, с гладко причесанными волосами. И положила ей руку на плечо.
Шевельнулись пухлые губы:
— Феликс…
Голос. Ее низкий, звучный, чуть приглушенный легкой хрипотцой го…
Невыносимый визгливый скрежет внезапно ударил по барабанным перепонкам. По монитору побежали черные полосы. Подалась вперед фигура Ланского, его руки беспомощно зашарили по всему пульту. По Центральному узлу — в нем вдруг оказалось чересчур много людей, которых Феликс давно перестал замечать, — прокатился негодующий ропот.
— Ничего не могу сделать! — крикнул Олег. — Перебило внутренней волной. Вахтенный отсек на связи.
Грязно и грубо выругался Брэд Кертис — даже странно было слышать такое от всегда флегматичного и добродушного толстяка. С другого конца отсека неслись отрывистые проклятия Косты Димича в адрес тех — сами знаете кого! — кто находился сейчас на вахте. Остальные члены экипажа просто глухо роптали — но все они думали об одном и том же.
