В десять часов вечера в моем небогатом коттедже на окраине, в Серебряной Долине, зазвонил телефон. Говоривший не назвал себя, но я узнал голос К. Он попросил меня прибыть в условленное место. В иной ситуации я предпочел бы отложить поездку до утра, но тревога в голосе К. и напряженное положение в городе заставили меня завести мой скромный «датсун» и тут же отправиться в путь. Я обнаружил в тайнике записку, которая ставила меня в известность о перевороте и указывала точное время: час ночи. Оставалось чуть менее трех часов.
Так я оказался в положении человека, обладающего информацией ценой в миллион ват. Причем через три часа цена ее будет равняться стоимости листка бумаги, на котором написана записка.
Было жарко. Я вспотел. Я остановил машину в центре, на улице Банун. Вокруг кричали продавцы жареных орехов, тростникового сока, жевательной резинки, мороженого, с противней тянуло подгорелым кунжутным маслом, по другую сторону тротуара под газовыми лампами разложили свое добро мелкие торговцы, предлагая носки, игрушки, зажигалки… Я купил бетеля, завернутого в зеленый, сочный лист, принялся жевать, чтобы освежить голову. Вокруг кишели люди, начинался последний сеанс в кино. У меня возникла дикая мысль: здесь, в толпе, перед плакатом с полуобнаженной Джейн Менсфилд закричать: «Безумцы! Вы веселитесь, а на окраинах Лигона выходят на исходные позиции танки, летчики прогревают моторы!» И люди бы засмеялись.
Я свернул в ближайший переулок и быстро пошел по узкой щели между четырехэтажными домами. Ноги не случайно привели меня именно сюда. Я уже начал действовать.
Я прошел всего пятьдесят шагов от широкой и шумной вечерней улицы, и уже ничто, кроме отдаленного гула и звона колокольчиков продавцов сока, не доносилось сюда. Казалось, что черные дома, кое-где прорезанные желтыми квадратами окон, смыкаются над головой. И с каждым шагом мои уши все более привыкали к полной звуками тишине этого переулка. Она складывалась из вздохов, ругани, шепота, кашля людей, от которых меня отделяли лишь кирпичные стены. Наверное, во мне умрет поэт. Мне иногда хочется передать в стихах, изящных и завершенных, всю красоту окружающего мира, даже если она таится за грязными фасадами домов. И тогда меня охватывает желание сделать добро этим неизвестным людям, сказать, чтобы они брали все, что у меня есть, ибо это приблизит меня к нирване.
Я остановился перед полуоткрытой черной дверью. Сбоку к стоне было прикреплено несколько потрепанных временем и дождями вывесок. Мне не надо было зажигать огня, чтобы прочесть верхнюю: «Раджендра Тантунчок. Экспорт — импорт».
