Бесстыдно обнажаясь до колена.
Поспорю, мудрено ее понять, —
Ей было трудно сердце приковать,
Как баловня ребенка. Надо было
Но души их сливалися в едину
Она на жертву прелести несла,
Ласкать умела бойко, горячо
Она звалась Варюшею… Но я
Желал бы дать другое ей названье:
После этих стихов в первопечатном тексте издания сноска:
«В подлиннике имени не выставлено, а только стоят точки. П. В<исковатов>»
Скажу, при этом имени, друзья,
Как труп давно остывшего вампира,
Так что едва не уронила стула.
Не знаю, мук иль бурь последних след.
Презренье, гордость; хоть он был не горд,
Герой мой, друг мой, Сашка! Жаль для нас,
Ощупал тихо кончик башмака.
Стихи с Меж тем рука всё далее ползет, … по Вот очутились на двойном кургане…отсутствуют.
И славу позабыл бы… Я не смею
Я был на бале! «— Что это такое?» —
«Невежда милый! — говор, шум и стук,
Соперниц гордо презирать и в свете
Блистать, да ездить четверней в карете.
(со слова Груди,) Отсутствуют.
И только раздавались иногда
Да мышь в тени родного уголка
С бессонницей. В теченье длинной ночи
Как лазарони, а по-русски — нищий…
Светили ей двоюродные братья,
Да иногда имеют в добрый час
Люблю я с колокольни иль с горы
Теряться взорами средь цепи их огнистой, —
Покойной ночи! Вы ж, читатель милый,
Пожалуйте, — иначе принужден
Я буду вывесть вас отсюда силой…
Роман, вперед!.. Не хочет? — Ну так он
Неумолимо требовал поклон
К строфе 53 в первопечатном издании и в копии сноска:
„Эта строфа, а также строфы 63, 69, 82, 83, 84 и 108 в подлиннике Лермонтовым зачеркнуты“.
Ведь в наших жилах — кровь, не молоко,
Ну, и краснеть умеете уж кстати
Читать любила нежные романы,
А искушенью только б подобраться!
Но в брачной жизни Марья Николавна
Что долг супруга только лишний труд
Мужья у жен подобных (не в обиду
Будь сказано), как вывески для виду.
И кое-где в тени ограды, днем,
Уютный двор, обсаженный рябиной,
Натянутый.[155] Краснеющий закат
Из-за горы кидал свой луч прощальный
На гребни сизых волн и берег дальний.
И странный говор грубых голосов
Казался вечер, день был на закате,
С французской книгой, часто, сев к окну.
Какая радость в мысли: Я отец!
Прошел давно, как тучка над степями;
Осталось сердцу, вместо слез и бурь тех,
Пишу, что мыслю, что придется,
Два года миновало. Третий год
Не верить вместе тайнам и Гамлету?..
Затем, что сам был в детстве часто сечен.
И что отец, нимало с ним не споря
Цветы ж на нем незнаемы увянут…
На дружный зов не встретил он ответа
Как талисман, носил в кармане он
И голова отторгнута от шеи…
