Ой, много кто. В доизраильском воплощении уж этого-то добра хватало — и убить грозили, и жену, и сына… Вот только тещу ни одна сволочь не предлагала — ни враги, ни друзья… И друзей было не меньше. Это здесь слиха,[16] бэвакаша,[17] и никому ты на фиг не нужен. Накидывай в супермаркетную тележку что можешь и катись в свой пинат-охель утилизовывать. Зато и мне по фигу. Впрочем, по фигу было и там.
Ладно. Кто из моих врагов попадает под закон о репатриации? Судя по фамилиям, человека три. А там — черт их знает. И кто из них в Израиле? Надо дать объявление в газету: «Ищу своих врагов. Звонить с утра до вечера, кроме Субботы.» Только не примут у меня объявление в русскоязычных газетах — не простят «пресс-конференции». А мы с врагами, как назло, в иностранных языках не сильны. Впрочем, наконец-то я в совершенстве знаю хоть один иностранный язык. А Левик уже на иврите чешет. А на русском еще без акцента, но уже с интонациями… Что-то у нас с ним в последнее время отношения осложнились… Та-ак… А почему это я решил, что меня теща «пасет»? Я ведь с самого начала понимал, что не та у нее крейсерская скорость. А у Левика — та самая… Начать мог просто из интереса, любопытно же, как папа в полиции работает. И увидел, как папа работает. Скажем, через окно. Ведь из окна Маришиной спальни видны лестничные пролеты соседнего дома. И у Анат мы, кажется, окна не закрывали… А он так привязан к матери, да еще Ленкой на «шестидесятчине» взращен. На Окуджаве… «Поднявший меч на наш союз достоин будет худшей кары…»
Сознание совершенно обоснованно отвергало эту экзотическую чушь. Но в подсознании уже сместились пласты какой-то мерзости и пустили волну такого первобытного ужаса, что я, даже не вспомнив о своих принципах, метнулся к Левику на мирпесет[18] и учинил там тотальный шмон. Дневник я чуть не пропустил — он вел его в учебнике по математике. Накануне убийства Фриды буквы сменялись цифрами.
«Спокойно, — сказал я себе. — Тут может быть совпадение. Я в его возрасте тоже придумывал шифры.» И тут я вспомнил, о чем была одна из моих шифровок.
У нас появилась тогда молодая классная руководительница. Сексапильная, как написал бы Левик. Отец пару раз заходил в школу и общался с ней не так, как с прежней старой классной дамой. И не так, как с мамой. А я уже перестал считать, что моя мама самая красивая. По малолетству я был не в состоянии осознать, насколько все было невинно и естественно. Я зверел от их непристойных улыбок, прокручивал сценарий с брошенной больной мамой и мачехой-классной, и готов был убить то ли их обоих, то ли все-таки ее одну, чтобы не делать маму вдовой… А если бы я увидел их в постели?!…
