Выбора не оставалось.
Он поднял над головой сцепленные полусогнутые руки и, как дровосек, ударил ими в стенку перед собой. Он ждал непробиваемой твердости, он ждал боли в отбитых костяшках. Но боли не было. Стена легко проломилась и двумя-тремя движениями он расширил отверстие. А затем – протиснулся сквозь него, успев заметить волокнистую рыхлость разлома. Картон, всюду картон, подумал он. Эта мысль принесла почему-то спокойствие. И он достаточно хладнокровно вылез с другой стороны. И пошел между столиками ресторанного зала. Царила невероятная паника. Карикатурные, похожие на людей существа вскакивали и вопили, судорожно шарахались от него, спотыкались и падали, опрокидывая на себя накрытые столики. Он не обращал на это внимания, – лишь смотрел под ноги, чтобы ни на кого не наступить. И даже когда одно из этих существ в опереточной форме, обшитой по обшлагам желтой лентой, в блине синей фуражки и лаковых туфлях, вероятно швейцар, неуверенно двинулось ему навстречу, делая попытку перехватить, то он не стал применять появившуюся в нем силу.
Он просто сказал:
– Не надо, отец…
И швейцар, громадным опытом своим ощутив, что и в самом деле не надо, в растерянности остановился. А он толкнул стеклянные двери и очутился на улице, где накрапывал дождь, и пошел – вдоль громадных, задернутых шторами витрин ресторана. Оттуда сочились крики, звон битой посуды, но он не оглядывался.
Он даже не посмотрел, бегут за ним или нет.
Ему было – все равно.
Сначала они отыскали слона. Слон стоял на площадке, несколько приподнятой для обзора, окруженный барьерчиком и широкой полосой железных шипов. Был он какой-то вялый, точно не выспавшийся, тупо смотрели маленькие красные глазки, в складках морщинистой кожи скопилась серая пыль, а безвольные уши, как тряпки, свисали по бокам головы. Возникло ощущение, что все это ему уже надоело – и горячее солнце, заливающее окрестности желтизной, и галдящие нахальные стаи грачей, по-видимому, кормящихся в зоопарке, и ленивый блеск зеленоватой воды во рву, и слоновник, и глупо таращиеся посетители, и куски сладкой булки, которые несмотря на запреты нет-нет да и летели к нему через ограду. Он ни разу не пошевелился. Застарелое непробиваемое уныние исходило от серой туши, и, наверное, это уныние подспудно чувствовалось теми, кто на него смотрел, потому что Витюня, первоначально рвавшийся именно в эту часть зоопарка, как-то быстренько поскучнел, завертел головой и капризным ноющим тоном заявил, что ему хочется мороженого.
