Конкин не представлял, как выбраться из такой ситуации. Мне нельзя играть против профессионалов, подумал он. Против профессионалов я, конечно же, проиграю. У него накапливалось гнетущее чувство тоски. Разумеется, можно было нырнуть в ближайшую подворотню, добежать до последнего, крайнего в данной застройке двора и, пробив непрочный картон, лишь расцветкой своей имитирующий несокрушимый камень, оказаться на пустыре, разъедающем изнутри городские кварталы. А затем, пересекши его, выйти за несколько улиц отсюда. На пустырь они последовать не рискнут. Цветик не любит «люмпенов». Он их убивает, а потом закапывает на Могильном холме. Так что в смысле безопасности здесь можно не волноваться. Но Конкин знал, что не сделает этого. И не только потому что там – Цветик, который ревниво охраняет свою территорию ото всех – Цветик помнит его и, быть может, отнесется, нормально – но помимо Цветика там есть еще и какой-то Жиган, и Хвороба, и Мымрик, и некая Недотыкомка. Целая компания опасных тихих уродов. Он не знает, как разговаривать с ними и чего ожидать. Леон намекал, что «пустырники» – это вообще не люди. И к тому же, чтобы попасть на пустырь, надо обязательно находиться в реальности. А реальности он больше не хочет, он боится ее – груз реальности для него уже неподъемен.
Кстати, насчет реальности.
Конкин достал из кармана узенькую согревшуюся бутылочку из-под уксуса и, привычным движением сняв автоматический колпачок, прямо на ходу сделал два обжигающих мелких глотка. Он уже привыкал. Водка не казалась такой противной, как раньше. Быстрой тяжестью скатилась она в желудок, и почти сразу же отозвался по всему телу стремительный легкий жар. Сознание прояснилось. Молодец Аптекарь, подумал он. Молодец, молодец. Действительно – как лекарство.
Тем не менее, пустырь отпадал. К сожалению, ничего иного Конкин придумать не мог и поэтому поступил, как обычно поступали герои виденных им детективных фильмов. То есть, он подождал на ближайшей остановке автобус, и сначала изобразил, что не собирается будто бы садиться в него, он скучающе отвернулся, присматривая краем глаза за пассажирами, и только в самый последний момент, когда двери гармошкой уже закрывались, неожиданно втиснулся внутрь, – проехал в давке и в духоте несколько извилистых остановок, также неожиданно выскочил и пересел на трамвай, а затем очень быстро нырнул в метро и проделал этот же самый трюк с электричками – непрерывно меняя их, переходя с одной линии на другую. Операция заняла около получаса. Конкина толкали, ругали за неуклюжесть, дважды его довольно чувствительно прищемило в дверях, а один раз он сам, промахнувшись, ударился костяшками пальцев о поручень. К исходу этого получаса он чувствовал себя так, словно его пропустили через мясорубку – ныл придавленный локоть, гудели ноги – но зато когда он, наконец, выбрался из метро и, опять же меняя транспорт, проехал для страховки несколько разнонаправленных остановок, то, сойдя на просторном безлюдном проспекте, тянувшемся к месту назначения от реки, он с удовлетворением констатировал, что замеченные им прежде мужчины, по-видимому, отстали. И даже не по-видимому, а – совершенно точно. Во всяком случае, поблизости их не наблюдалось.
